–  Что за Рустам?

–  Богатырь был такой когда-то в Туране. Хочешь, буду тебя так называть? Руслан и Рустам - похоже.

–  Ну, какой же я богатырь.
– Он вытянул тощие руки.
– Если и богатырь, то дохлый.

–  Будешь живой, будешь здоровый! Но ты должен много есть, хорошо есть. Вот, я принесла тебе еды.
– Она поставила на циновку медный поднос, сдернула с кувшинов, мисок, чашек, белую ткань.
– Вот куриная ножка. Немного телятины. Мед. Тут вода с каплей вина. Ешь. Много пей воды. Но сперва глотни лекарства.

Он заметил, что, оглядывая поднос, она сглотнула слюну.

–  Будешь есть со мной?

Она засияла:

–  Буду, если позволишь.

–  Позволю. Не мешает?
– он указал на ее носовое кольцо.

–  Есть не мешает.

–  А… целоваться? Она вспыхнула:

–  С кем?
– Губы ее жалостно задрожали. С кем ей было говорить о поцелуях? Не с братом же, и не с отцом. А с матерью - скучно. Сто тысяч нежных слов о поцелуях не могут заменить один подлинный жгучий поцелуй, - так же, как сто тысяч слов о сладости груш не способны заменить одной благоухающей груши.

А губы Рустама - они тут, вот они, вот, лишь потянись…

Это был первый посторонний мужчина, с которым она осталась наедине.

И все, что накипело в ней, давно созревшей, что накопилось в смутных ночных беспокойных видениях и давно рвалось наружу, резко хлынуло ей в голову, в бедра, в низ живота, - и юную еврейку неудержимо потянуло к этому огромному белому русу…

Руслан: - С кем? Ну, с мужем.

Она удивилась:

–  Откуда ему быть?

–  Я слыхал, в полуденных краях, как молоко на губах у дивчины обсохнет, ее тут же - замуж.

–  Да. У нас, например, отдают двенадцатилетних.

–  А сколько тебе?

Она - с грустью:

–  О! Я уже старуха. Шестнадцать.

–  Почему же ты до сих пор не замужем?

Она уронила голову, тихо сказала:

–  Кто возьмет? Я дочь бедняка, ам-хаареца. А вероучитель твердит: еврей должен все распродать, пожертвовать всем своим достоянием, чтобы сделать женою дочь талмуд-хахама.

Не выйдет это - пусть возьмет кого-нибудь из дочерей великих мира сего.

Не найдет ее - возьмет дочь одного из главарей синагоги.

Не найдет и ее - пусть сыщет дочь казначея благотворительности.

А нет - пусть женится на дочке меламеда, учителя детей.

Только пусть не берет дочь бедняка, ибо ам-хаарецы - подлые, и жены их - гады…

–  Вон как. Круто! Зачем же Пинхас… просил тебя у отца твоего?

–  Пинхас? Тьфу! Он давно меня домогается. Хочет сделать наложницей. Ну, рабыней для утек.

–  Ишь, старый козел! А ты - не хочешь к нему?

– Что ты? Он страшный, весь волосатый. Всегда потный и всегда чешется.

–  А я бы… женился на тебе, - вздохнул Руслан.
– Хоть сейчас. На такой-то дивчине…

Она побелела, отпрянула.

–  Что ты, что ты! Ты не еврей, тебе нельзя жениться на мне.

–  А… поцеловать?

Иаиль несколько мгновений смотрела на него безумными глазами. И вдруг запустила маленькие ручки в его желтые космы, прижалась, тягуче застонав, пылающей щекой к его заросшей щеке. Он услышал, как рядом о его губами мелко-мелко, как лепестки на ветру, трепещут ее горячие сухие губы.

Будто гром грянул над головою Руслана! Он ослеп, он оглох, на какой-то миг утратил сознание.

…На Востоке срывают плод, едва он созреет. Перезревший - падает сам.

–  Ой, не надо! Застанут. Ой, не сейчас, - Иаиль в страхе рвала из его большущей руки поясной шнур своих длинных широких штанов, обшитых внизу тесьмою, - он вцепился в узелок, как утопающий - в соломинку. Он и впрямь тонул - в невыразимом блаженстве.
– Ночью… я ночью приду, слышишь? Ой, не надо! Застанут. Ночью… приду…

И ночью:

–  Нехорошо, что мы делаем. Грех! Страшный грех. Но… что не грех? Все грех. Всю жизнь убирать грязь за вонючей хозяйкой - это хорошо? Тьфу! Будь что будет. Я больше так не могу. 84 поста? Пусть. Все равно всю жизнь пощусь. Неужто мне не суждено немного радости? Сколько лет, сколько дней и ночей я тебя ждала. Погоди, - темно, не сумеешь. Я сама развяжу. Ну, вот. Ох, милый…

Лекарь Сахр, вновь осмотрев больного, остался доволен.

–  Считай, с того света вернулся. Теперь - будешь долго жить. Но что это у тебя на лице? Борода - не борода, черт те что, какой-то желтый пух цыплячий. Детство кончилось, друг мой. Становись настоящим мужчиной. Эй, Аарон! Побрей его, волосы чуть обрежь, причеши. И умыть его надо. Эх, люди…