– Осторожно, батя, руку покалечишь.

Из тумана возникла рукоять с ослепительно-белым яблоком. Властелин резко схватился за нее, как утопающий за соломину.

Ему сразу же полегчало. Правда, не до конца. Но все-таки, теперь он мог видеть.

Хушаки. Сплавленная в стеклянистую корку земля под ногами. Крохотное красное солнце. Бесцветное небо.

И до сих пор целое бронзовое зеркало «кричащей девы», которая, кажется…

Элай победил и ушел победителем. В его глазах застыла легкая насмешка превосходства, которой даже Хармане, знавшей сына Элиена лучше других, никогда раньше видеть не доводилось. Его красивое лицо было обезображено спорыми струйками крови, которая стекала из ноздрей, с уголков губ и из лопнувших вен на лбу. Сердце Элая безмолвствовало.

Элай победил. Стена Сокрушения на изумленных глазах Хозяев Гамелинов расползалась лохмотьями черной гари, словно бы сгоревший ветхий парус.

Рев мироздания затихал. «Кричащая дева» была цела. Горхла повернул древко-ключ, высвобождая ее губительный безмолвный крик.

– Сын Элиена все-таки стоил своего отца, – покачал головой Торвент. – А я думал, он просто избалованный засранец.

Хармана грустно улыбнулась. Герфегест окинул тело Элая отсутствующим взором.

– Элай всего лишь искупил свою вину перед Кругом Земель и перед Домом Гамелинов. Он исполнил свое долженствование и умер воином. Мы похороним его со всеми почестями, какие установлены для Хозяина Дома.

– С императорскими почестями, – настоял Торвент.

– Хорошо, с императорскими.

Герфегест поднял глаза на своего сюзерена.

– Но прежде, Первый Сын Синевы, мы должны сделать то, ради чего пришли сюда.

Синий Алустрал славился многим. Превосходными кораблями, непревзойденным коварством владык, исполинскими каракатицами и Войной Всех Против Всех. Но кроме раззолоченных доспехов и гребнеувенчанных шлемов, кроме могучих файелантов и затейных полусамострельных стрелометов, в Алустрале было оружие, о котором в Сармонтазаре не знали почти ничего.

Оружие, подчас незаменимое в морских сражениях. Это было живое оружие и называлось оно «нагиры».

Приуготовляя поход в Мир Суши, Торвент учел многое. Недаром он в свои далеко неполные тридцать прозывался Мудрым. И, несмотря на то, что война затевалась на сухопутье, не были забыты и нагиры.

Их было совсем немного – шестьдесят девять. Семидесятым был их командир. Остальные – а их во всем Алустрале едва ли насчитывалось больше полутора сотен – были выбракованы придирчивым Торвентом.

В Синем Алустрале нагиры обычно пользовались дельфинами. На Киаде ни о каких дельфинах не могло быть и речи. Торвент учел и это. Были изготовлены воздушные колокола.

Ранним утром, когда Торвент уже знал о приближении варанского флота и неизбежности встречи с войском Властелина, все нагиры вместе с половиной запасов Тумана Огненной Травы и воздушными колоколами были высланы в густые тростниковые плавни вдоль северного берега Киада.

Когда началось сражение, пять воздушных колоколов, каждый из которых вмещал двух нагиров, двинулись под водой вниз по течению реки. Остальные нагиры, укрывшись в лесу, занялись сооружением плотов.

И даже когда Стена Сокрушения отрезала их от остального войска, они невозмутимо продолжили свою работу. Ведь они получили приказ из уст самого императора! Даже если бы Киад на глазах нагиров обратился вспять, обессмысливая их работу окончательно, никто из них не усомнился бы в мудрости Торвента Мудрого.

До сего момента варанское войско играло роль безучастных наблюдателей. По замыслу Властелина, в сегодняшнем сражении оно должно было отрезать людей Алустрала от Киада и тем самым воспрепятствовать бегству правого крыла армии вторжения от Стены Сокрушения. И только.

Всю кровопролитную работу, которую обычно на поле брани выполняет сталь, должна была взять на себя Стена Сокрушения. Но Элай, обратив через себя мощь Властелина и хушаков, разрушил этот превосходный в своей простоте план. Теперь варанцам предстояло испытать на себе жестокий рок войны.

Вопль «девы» обрушился на варанские ряды прежде, чем Властелин окончательно пришел в себя.

Первые мгновения варанцы не чувствовали ничего. Но по мере того, как крик «девы» усиливался, варанцы занервничали.