Третий охранник, дрожа, прятался в будке, тихо подвывая от боли, — у него была сломана рука.

Шунды, подгоняя солдата пинками и руганью, принудил его выбраться наружу, поставил на колени спиной к яме, подобрал валяющийся на полу звуковой кастет и шмальнул в голову провинившегося с близкого расстояния. Всем показалось, что потолок бункера с глухим стуком просел на пару сантиметров — хотя такого не могло произойти в принципе. У присутствующих заложило уши, словно в помещении вдруг резко изменилось давление, а у солдата, конечно, сразу лопнули барабанные перепонки, он замычал, разинул рот и опрокинулся назад — прямо на цепь. Словно переспелое яблоко уронили на торчащие острием вверх гвозди. Дерекламист подергался и застыл, разбросав руки и ноги, концы листьев прорезали грудь и бока. Листья извивались в экстазе, впитывая кровь, сухо шелестели и постукивали алмазными прожилками, чуть не причмокивали от удовольствия.

— Зря он, — пробормотал Магадан, сглатывая. — Хоть узнали бы, как этот черт смог удрать...

— Тишка! — взревел Шунды из другого конца бункера. — Ты Машину в лабораторию поставил?!

— Да, командир, — поспешно откликнулся колесничий. — Она сетку нашу почти сожрала, представляешь?

— Как это — сожрала?

— Ну, вроде... впитала ее в себя. Только концы и торчат.

— Так выдерни обратно! И приведи туда старика, пусть занимается. Я позже приду. Магадан, сюда!

— Есть, командир!

Тишка с Магаданом переглянулись, и первый покатил к элеватору, а второй — к Одоме.

— Поставь новых охранников, — велел тот, когда колесничий остановился рядом. — Путь уберут здесь все.

В группе Шунды было полтора десятка человек, в основном — простые бойцы, которые несли охрану территории и выходили на задания, где требовалось большое количество участников. За всю историю существования группы одновременное присутствие всех ее членов понадобилось лишь единожды, когда ломанули инкассаторский фургон. С помощь Вомбата Шунды смог зажилить часть кликов, что лежали на счету Антирекламного фонда. Это было до того, как бизнесмены, организовавшие фонд — и все движение дерекламистов в Восточном Сотрудничестве, — добившись своего, прекратили финансирование и отозвали средства. А из фургона тогда добыли диски с новейшим софтом. Шунды разбогател. До главного ламы ‘Вмешательства’, директоров ‘Электрикум Арт’ или, к примеру, владельца ТАГ ему было далеко, но он стал одним из самых зажиточных людей в этой экономической области.

Солдаты жили в большом цехе кирпичного завода, перестроенном под общежитие, и Магадан покатил туда. У Шунды же была своя квартирка — несколько бывших кабинетов на третьем этаже заводской администрации. Он принял душ, переоделся, поел, передохнул немного, сидя на высоком стуле перед окном и глядя на поросшие бурьяном растрескавшиеся бетонные плиты, ржавые арматурные клети и горы грязного песка. В комнате стоял сейф, Одома раскрыл его, достал прямоугольный серебристый брусок с несколькими кнопками, задумчиво повертел и сунул обратно. Подкрутил эмошник в то положение, которое выставлял всегда, общаясь со стариком, и потопал в лабораторию.

‘Лаборатория’ — это, конечно, слишком сильно сказано. Просто бывшая мастерская, где когда-то обновляли электролит в заводских погрузочных карах. Теперь здесь было установлено несколько приборов, манипуляторы и плоские мониторы из натянутых на рамках квадратных кусков электронной бумаги.

— Что это с вами? — спросил Одома, увидев, что старик облеплен розовой жижей. — Где вы измазались?

Вячеслав Раппопорт повернулся к нему. Одетый в замызганный лабораторный халат и спортивные штаны, седой, с мелко трясущейся головой и морщинистым серым лицом, он выглядел лет на десять старше своего истинного возраста. На груди его висел небольшой компьютерный терминал черного цвета.

— Я залез в-внутрь, — прошамкал Раппопорт тусклым скорбным голосом, махнув худой рукой в сторону Машины, что стояла на широком железном поддоне в центре лаборатории.

Шунды был холоден и собран. Он встал рядом с поддоном, старик присоединился к нему.

Машина имела цвет свернувшейся крови, а форму... у нее не было формы в привычном понимании. Более всего это напоминало огромный ком пластилина, размятого гигантскими пальцами. Чуть ниже взрослого человека среднего роста, длиной примерно как обычный легковой токамобиль. Сбоку розовели две пухлые вертикальные складки — будто здоровенные половые губы.

— Вы забирались внутрь? Что вы можете рассказать мне по поводу этого устройства? — четко выговаривая слова, произнес Одома, чье сознание сейчас купалось в наведенном приставкой психормареве из разряда ‘холодная деловитость’.

— Фантастика, ма-а... мальчик, — прошамкал Раппопорт, тряся головой.

Если бы какой другой человек обозвал его ‘мальчиком’, Одома тут же на месте его бы убил, но старику приходилось прощать многое. Кроме него, спецов в распоряжении Шунды не было. К тому же Раппопорта не нужно охранять — он сам когда-то связался с Одомой и рассказал ему все, а после добровольно пришел к дерекламистам.

— Что вы имеете в виду?

Старик попятился, присел на корточки, упершись ладонями в пол между своих ступней, и сразу стал похож на больную задрипанную обезьянку, к тому же — голодную. Правый его глаз был обычным, а слегка выпученный левый — с высветленным мутно-молочным зрачком.

— М-мне бы стикерс... — попросил он, дергая веком.

Одома хлопнул по карману комбинезона.

— Получите, когда все расскажите.

— Рассказать... Трудно рассказать что-то к-конкретное. Я думаю, в-внутри вещество на основе перфтордекалина. — Он замолчал, темный зрачок правого глаза сдвинулся, глядя на Одому, а левый, светлый, так и пялился на Машину — бессмысленный, будто у олигофрена.