Кольнуло за правым ухом. Дан зажмурился, встал, не обращая внимания на толчки, сделал несколько шагов вдоль стены, открыл глаза... дверь. Вот она, прямоугольная и узкая, огороженная высоким, по плечи, кольцом из металлических труб, с проходом, за которым на полу сидит охранник-бюрик.

Пожилой мужик, сложив ноги по-турецки, обеими руками держал рукоятку болевой жерди, чуть покачиваясь — не в ритме резо-рока, но подчиняюсь своему личному, пульсирующему сейчас в его голове, от глазного нерва и до мозжечка, ритму. На правый зрачок был наклеен стикерс: круглый полупрозрачный лепесток. Та это дверь или не та? А что если в зале имеются другие... Вновь легкие уколы за ухом. Да слышу я! Вы там совсем охренели, вдруг у меня нет сейчас возможности выйти на связь? Он оглянулся. Танцевал весь зал, слаженно, как не должно быть, если в пляске участвует столько народа. Тела, пусть не абсолютно, но повторяли движения того тела, что скакало по круглой сцене: резо-рок передавал слушателям послания из одного источника, будто Заг Космо, защищенный аэрационным пологом, был лаборантом, облаченным в костюм, который снимал электрические импульсы, шедшие на мышцы Зага через спинной мозг, а все остальные в зале — лишь копирующими его движения антропоморфными манипуляторами, погруженными в агрессивную кислотную среду из ядовитого света и разъедающей органику музыки.

Опять кольнуло за ухом. Дан попятился, спиной протиснувшись между трубами, повернулся: стикерсмэн сел так, чтобы лицезреть проход и шугануть болевой жердью любого, кто попытается сунуться, но теперь он ничего не видел и не слышал, вернее, видел и слышал, но переломленное, измененное до неузнаваемости гормональным лепестком на глазу. Дан подергал плоскую ручку — заперта дверь. Что и требовалось доказать. Ясное дело, зачем же ее станут держать откры... тут она сама собой мягко отъехала в сторону, показав короткую лесенку и коридор. Дан вошел, дверь закрылась, и музыка сразу стала на два порядка тише.

За ухом кололо беспрерывно. Дан оглядел пустой короткий коридор, открытую дверь, освещенное помещение за ней. Уже привычным движением уселся под стеной и достал девайсы.

Голос Джоконды изменился. Словно на синтезаторе скопировали обычный мужской басок — теперь в ее речи присутствовали нормальные человеческие интонации, но в тоже время он звучал с металлическим призвоном. Да еще и картавил.

‘Происходит нечто странное.’

‘Да ну? — откликнулся Данислав. — Информационная наполненность данного сообщения стремится к нулю. Нечто странное происходит с самого начала, как я сюда попал. Так в чем дело? И это вы открыли дверь?’

‘Дверь... да, мы. Судя по всему, Кибервомбат работает на две стороны. Он отличается...’

‘Кибервомбат? — перебил Дан. — Что это значит? С кем я говорю?’

‘Я — человек, — объявила Джоконда. — Позже программа вновь будет переведена в полуавтономный режим. Новый ник дан в связи с высокой степенью вероятности киборгизации физического тела индивидуума, на которого в Программе открыта база данных ‘Вомбат’... Что я сейчас сказал? Не перебивайте, Серба! Я запутаюсь. Так... Кибервомбат имеет развитые хакерские таланты, ЭА наняла его для обеспечения функционирования отдельных, еще до конца не притертых элементов системы Программа/Общежитие на время вечеринки. С другой стороны, мы с большой вероятностью констатируем: Кибервомбат действует в интересах дерекламистов. Двигайтесь к нижней области Общежития’.

‘Это что за нижняя область?’

Джоконда надолго замолчала. На этот раз никакие скрипты не включались, она окаменела: за тысячи километров отсюда в бункере океанской платформы программист просто думал.

‘Общежитие имеет обширную подземную часть, где начинается сложная система коммуникаций. Дойдите до автопрачечной. Спешите’

‘Я хочу посмотреть на программу Общежития.’ — строптиво заявил Данислав.

‘Зачем? Мы потеряем время...’

‘Минуту? Две? С места не сдвинусь, пока не увижу, ясно вам?’

Аватара мигнула: человек отключил прямую связь, и прога вернулась в полуавтономный режим. Джоконда ладонями снизу подперла свои груди, приподняла их, при этом переступая длинными гладкими ногами, будто танцуя. Скрипт оказался коротким, да еще и закольцованным: в какой-то момент она дернулась всем телом и начала в точности повторять все то, что недавно проделала. Потом заработал транспортный алгоритм, скрипт тут же отключился. Джоконда взяла Дана за руку — тактильно он это никак не ощутил, просто увидел, что ее тонкие пальцы с ярко-красными ногтями сжали его грубо прорисованное запястье, где рукав пиджака заменял кожу. Сегменты фрактала разъехались симметричными треугольными лепестками, и аватары стали стремительно падать.

Поверхность огромного голубого шара открылась под ними. Секретный сервер Континентпола превратился в зеркальную шляпку гриба, застывшую далеко вверху, почти возле круглой клетки из белых линий, охватывающих шар. Вокруг сервера материализовавшимися орбитами кружились два утыканных иглами кольца антивирусного сервиса.

Когда-то тендер на оформление выиграли дизайнеры независимой арт-группы Нью-Лондона, и теперь освоенная часть геовэба имела вид огромного Парка, где цивилизованного, а где и дикого. Хорошо прописанный алгоритм заставлял кроны деревьев, кустарник и траву то волноваться под порывами несуществующего ветра, то застывать; краски были густыми, сочными, шейдеров не пожалели, и сверху это напоминало блестящее масляное море.

Было здесь и здание Континентпола — параллелепипед красного мрамора, их официальный сервер. ‘Вверху’, где висела фрактальная долина, строить нельзя, но у Континентпола имелась какая-то компрометирующая инфа на тех, кто когда-то создал базовый протокол 7/83, да и на нью-лондовцев тоже — потому в программах Парка осталась дырка, позволившая спецам Континентпола обойти запрет. Данислав подозревал, что где-то там плавает и несколько других подобных секретных образований, хотя ни одного ни разу не видел.