— Вы о художнике Николя Турнье слышали когда-нибудь? — переменила я тему разговора.

Он отрицательно покачал головой. Я сходила к себе в комнату за открыткой.

— Родился он в Монбельяре, — сказала я, протягивая дяде открытку. — Не родич ли, часом? Может, из нашей семьи, только той ее части, что перебралась в свое время в Монбельяр?

Якоб вгляделся в изображение и снова покачал головой.

— Впервые слышу, что у нас в семье были художники. Турнье — люди в основном практических профессий. Я — исключение! — Он рассмеялся, но тут же посерьезнел. — Да, чуть не забыл, пока тебя не было, звонил Рик.

— Да?

— Он велел передать, что любит тебя. — Якоб смущенно откашлялся.

— Спасибо. — Я опустила взгляд.

— Слушай, ты можешь оставаться здесь сколько угодно. Сколько тебе надо.

— Спасибо. Видите ли… словом, у нас возникли кое-какие проблемы. Ну, вы понимаете.

Он ничего не ответил, только посмотрел на меня, и на мгновение мне вспомнилась пара, с которой я ехала в поезде. В конце концов, Якоб тоже швейцарец.

— А впрочем, ерунда, все устроится, и скоро, я в этом уверена.

— А пока поживи со своими, — кивнул он.

— Хорошо.

Теперь, когда я намекнула Якобу о своих семейных неурядицах, чувство, будто надо как-то оправдываться за свое пребывание здесь, исчезло. Назавтра пошел дождь, поездку на ферму пришлось отложить, и я весь день с удовольствием провела дома, читая и слушая, как Сюзанна с Якобом музицируют в четыре руки. Вечером мы поужинали в пиццерии, которая некогда была постоялым двором, принадлежащим одному из Турнье, а ныне имела явно итальянский привкус.

Наутро мы все отправились на ферму. Оказывается, Сюзанна там никогда не была, хоть и прожила большую часть жизни в Мутье. Выйдя из города, мы двинулись дорогой, которая, если верить знаку, должна была через сорок пять минут привести нас в Гран-Валь. По-моему, только в Швейцарии вас уведомляют не о расстоянии, а о времени, которое займет прогулка или поездка. Слева от нас начиналось ущелье, некогда описанное Гёте: крутая стена желто-серого известняка с расселиной посредине, через которую течет Бирз. При ярком свете солнца зрелище было впечатляющее, очертаниями оно походило на монастырь.

У долины, по которой мы шли, контуры были помягче. По ней текла безымянная речушка, внизу была проложена железная дорога, на склонах расстилались поля, переходящие в сосновые рощи; а высоко над нами нависал каменный козырек. На полях мирно пощипывали траву коровы и лошади; на одинаковом расстоянии друг от друга возникали фермы. Все было опрятно, ухожено, все в ярком, веселом свете.

Мужчины бодро шагали впереди, мы с Сюзанной — за ними. На ней была голубовато-зеленая блузка без рукавов и расклешенные светлые брюки, облегающие стройные ноги. Выглядела она бледной, усталой, необычно печальной. По тому, что держится Сюзанна поодаль от Яна и по виноватым взглядам в мою сторону, я поняла, что ничего еще она ему не сказала.

Мы все больше отставали от мужчин, словно собрались посекретничать. Хотя день был теплым и солнечным, да и набросила я на себя голубую рубаху Жана Поля, мне вдруг сделалось зябко. Рубаха пахла табачным дымом и Жаном Полем.

На развилке Якоб с Яном остановились, и, дождавшись нас, Якоб указал на дом, расположенный чуть выше, неподалеку от места, где обрываются поля и начинают забираться на гору деревья.

— А вот и ферма.

Мне вдруг расхотелось идти туда. Отчего бы это? Я посмотрела на Сюзанну и по ответному взгляду поняла, что ее совсем не тянет на ферму. Мужчины двинулись вверх по склону, а мы все стояли, глядя им в спину.

— Пошли, — кивнула я Сюзанне, и мы медленно поплелись вслед за ними.

Ферма оказалась вытянутым в длину невысоким сооружением, левая часть которого представляла собой каменный дом, а правая — деревянный амбар. Над тем и другим нависала плоская крыша, а посредине зиял вход, ведущий в тускло освещенное место, которое, как пояснил Якоб, называется в здешних краях devant-huis. По виду это что-то вроде крыльца, покрытого соломой; здесь же были разбросаны поленья и стояли старые ведра. «Историческое общество, — подумала я, — могло бы и побольше заботиться о сохранении памятников старины». Ферма медленно, но верно приходила в запустение: ставни покосились, оконные стекла разбиты, крыша повсюду поросла мхом.

Якоб с Яном оглядывали ферму, которая явно им нравилась, мы же с Сюзанной просто стояли, опустив глаза в землю.

— Видишь дымоход? — Якоб указал на странное на вид, неуклюжее устройство, возвышающееся над крышей, — оно ничуть не походило на аккуратную каменную кладку, которую я рассчитывала увидеть. — Это известняк, — пояснил он. — Камень мягкий, приходилось использовать цемент, чтобы укрепить его и придать форму. Большая часть дымохода внутри. Пошли, сама увидишь.

— А что, сюда каждый может войти? — неохотно осведомилась я, надеясь, что на двери будет замок или табличка со словами «Частная собственность».