– Отпусти ее, ублюдок! – закричал Эштон. – Клянусь, я убью тебя за это!

Верити вырывалась и извивалась, пытаясь освободиться, но силы были неравными.

– Не трогайте его! Он ни в чем не виноват.

Кайлмор еще крепче сжал ее плечи, пылающим от гнева взглядом посмотрел ей в лицо и увидел смятение.

– Нет, виновата ты. И заплатишь за это. А теперь перестань сопротивляться и полезай в карету, обещаю, твоему брату ничего не сделают.

– Не слушай его, Верити!

В нескольких футах от кареты Эштон, защищаясь, вступил в драку.

Кайлмор кивнул в сторону кучера, не покидавшего козлы.

– Прошу обратить внимание на этого человека, мадам. Уверен, вы поймете, что лучше не сопротивляться.

Она посмотрела вверх и увидела в руках кучера пистолет, нацеленный на брата. Мгновенно она перестала вырываться из рук Кайлмора.

– Я пойду, – спокойно, без выражения сказала она. – Можете отпустить Бена.

– Чуть позднее, – кивнул герцог, даже не пытаясь скрыть своего торжества.

Он поймал ее, и на этот раз ничто на небе или на земле не помешает ему удержать ее.

Торопливо, на гэльском, он бросил через плечо:

– Продержите его в аббатстве до ночи. Если потребуется, избейте до потери сознания.

– Верити, не уезжай с ним! – Эштон напрасно старался стряхнуть с себя шотландцев и броситься на помощь сестре.

Сестра только покачала головой и печально улыбнулась.

– Со мной все будет в порядке, Бен.

– Залезай, – прорычал Кайлмор, подавляя в себе восхищение ее храбростью.

Она сама навлекла на себя беду, когда предала его. Все, что бы он ни сделал с ней, она заслужила. Верити бросила презрительный взгляд на пистолет, а затем на герцога.

– Как ваша светлость пожелает. – Она не пыталась скрыть иронию.

Кайлмор вслед за нею влез в карету и захлопнул дверцу. Шторки были задернуты, но и в полутьме он видел направленный на него ледяной взгляд. К ней вернулось поразительное самообладание, так хорошо знакомое ему после прожитого вместе года. Она хотела, чтобы ее холодность заставила герцога отступить.

«Слишком поздно, миледи, – подумал он с легкой насмешкой. – Я прожил в холоде всю свою жизнь. Этот демон чувствует себя дома только среди снегов и льдов».

Он услышал голос кучера, тронувшего лошадей, отчаянные проклятия Эштона, и карета покатилась. Все задуманное прошло удивительно гладко.

Кайлмор взял с сиденья шнурок.

– Протяни руки.

– Я не позволю связать меня.

Боже, что за женщина. Другая уже рыдала бы, издавая кошачьи вопли, а его любовница вела себя так, словно принимала участие в чаепитии, а не в собственном похищении. Он опустился на колени, стараясь сохранить равновесие в раскачивающейся карете.

– Я связывал тебя и раньше. Тебе это нравилось.

Конечно, мелочная насмешка не задела ее. Он на это и не рассчитывал. Верити только смотрела на него своими чистыми как капли дождя глазами.

– Я соглашалась на эти игры, ваша светлость. Это большая разница.

– Не для меня. – Надменная усмешка скривила его губы. Надо признаться, он чувствовал свое превосходство. – Протяни руки.

Она пожала плечами и подчинилась.

– А если я не послушаюсь, вы прикажете этому бандиту кучеру застрелить меня?

Он затянул узлы.

– Знаешь, я мог бы заткнуть тебе рот кляпом. – Он небрежно откинул ее юбки. – Я весьма разочарован вашим туалетом, мадам.

Он с отвращением смотрел на ее толстые бумажные чулки и грубые полусапожки. Практично, но далеко не соблазнительно. Раньше только шелк касался кожи Сорайи.

Шелк. Или он сам.

– Я не собиралась никого соблазнять, – сказала она, когда он связал ее лодыжки.

Кайлмор опустил ее юбки и с поспешностью, которой, как он надеялся, она не заметила, сел на свое место. Он еще, черт побери, не потерял самообладания. Он не опрокинет ее на спину и не овладеет ею в ту же минуту, как бы ни изголодалось его тело.

В молчании он боролся и побеждал свою непокорную плоть. Его возмущало, что Сорайя без всяких усилий приобрела эту власть над ним. Всегда возмущало. Он жаждал ее, как его отец жаждал опиума. Окажется ли влечение сына таким же фатальным, как и пристрастие родителя?

В мрачной задумчивости Кайлмор смотрел на нее, отмечая замкнутость и то, как она грациозно покачивалась от тряской езды, даже когда была связана. Она явно не собиралась доставлять ему удовольствие слезами, протестами, истериками. Возможно, она приберегала их для более подходящего момента.