Невольно вспомнилось, как четырнадцать лет назад мы так же собирались в конторе колхоза, чтобы обсудить не слишком веселые колхозные дела. Но вот нет Логинова, не будет уже никогда Василия. Диомидовича Котлова, которого заместил теперь Устинов... и как изменились мы все за эти годы! И мы, и жизнь. Только, в отличие от нас, как соглашаемся все мы, жизнь меняется вроде бы в лучшую сторону. Во всяком случае, вопрос о сельском хозяйстве, который мы когда-то обсуждали, получил свое разрешение, и теперь можно приниматься за другие...

И сразу выясняется, что не все так просто.

– Если делать так, как планирует рыбакколхозсоюз, то нечего на это время тратить,- с присущей ему резкостью ставит все на свое место Устинов.- Нас они не спрашивают, мы вроде бы ни при чем, даже пастухов хотят откуда-то с Канина привезти, что ли... Вот пусть сами они и пасут!

– Ты, Яковлич, подожди, подожди,- останавливает его Стрелков.- Дело тут такое, серьезное, оби жаться сразу не надо. Леонидыч к нам гостем приехал, он же не представитель рыбакколхозсоюза! Просто мы тут решили собраться, поговорить, как и что. Они там пусть свои решения принимают, но когда дело до нас дойдет, спрашивать будут, мы тоже должны свое мнение иметь. Вот ведь тут как выходит! А тогда поздно будет собрание собирать да митинговать. Я тоже считаю, что поспешили они с этой Чаваньгой, обмишурились, прямо скажем,- никогда оленеводством там не занимались и заниматься не будут, потому что никакой кормовой базы нет. Дело в другом: браться нам за это дело, сможем его поднять или нет?

– А чего не браться? Олень выгоден, это проверено-перепроверено,- подает голос Петр Иванович Немчинов.- Затраты на него небольшие, чистая прибыль, и заработок пастуху хороший, такой же, как у рыбака, даже лучше, потому что более гарантирован. Только с Чаваньгой - нет, ничего не выйдет! Опять же, если со стороны приглашать пастухов, хорошего никто тебе не отпустит, он и сам не поедет, а плохого нам не надо...

– У них там, в Чаваньге, леса. Что же, всю территорию сеткой огораживать, весь лес? Да на это ни денег, ни сетки не хватит!
– поддерживает его Николай Васильевич Немчинов, которого я, чтобы не путать, помечаю в своем блокноте как "Немчинов-второй", хотя он, как мне кажется, старше другого Немчинова.- Самое первое дело - на какую территорию рассчитывать? А от территории - и количество оленей, это каждому понятно. У нас пасли до Пулоньги, на восток территория есть, однако небольшая, больше двух тысяч оленей не прокормить, да и держать такое стадо тяжело и пастуху, и собакам. А потом - с чего начинать? У нас теперь, почитай, ничего уже не осталось - ни собак, ни упряжи, ни чумов... Все заново! А главное - где ты людей возьмешь? Надо, чтобы человек ответственный был, понимал, что такое пасти...

– Теперь молодежь какая?
– снова подает голос Устинов.- Она восемь часов отработает, вахту отстояла - давай сменяй, больше стоять не буду! А так в стаде нельзя. Мало ли что случиться может!

– Раньше как работали мы все? Взял вахту - все, уже не бросаешь, по снегу бегаешь, не присядешь, нет!
– вспоминает Немчинов-первый.- Не пришел сменщик через сутки - все равно пасешь. Еще сутки прошли, смены нет - пасешь! А теперь уходят, бросают стадо... Как наших-то оленей потеряли? Так вот, не дождавшись смены, ушли, они и разбрелись...

Вот оно как на самом деле с оленями было! Да, такого раньше случиться не могло. Отсюда и конфузливость, и нежелание рассказывать - за молодых стыдно.

– Что ж, значит, надо "варягов" со стороны звать?
– подогреваю я своих собеседников.

– "Варяги" не помогут...

– Откуда ему, "варягу" этому, нашу территорию знать?

– Он же чужой, чужой и есть...

– Даже если с Ловозера брать наставников...

– Вот в Ловозере пускай этим и занимаются, а нам зачем здесь все заново организовывать?
– неожиданно поворачивает разговор Немчинов-второй.- У нас больше двух тысяч не выйдет. А если им надо поголовье оленей увеличивать, то пусть в Ловозерском районе и занимаются этим. Там на четыре-пять тысяч больше - никаких вопросов. А ведь здесь у нас ничего нет. Надо, чтобы пастухи были, чтобы упряжь была, важенок надо иметь ученых, быки чтобы были выучены в упряжке ходить. А иначе никакого результата не будет! Его, оленя, ни в табор не пригонишь, ни заарканишь, всему учить надо. Какой это вызвано необходимостью, чтобы в нашем районе организовать оленеводство?

– Ты, Николай Васильевич, не горячись,- примирительно говорит Стрелков.- Необходимости никакой нет, конечно, кроме как нам самим желательно стадо иметь снова. В Ловозере мы как раз все и достанем - одежду там, упряжь, сани, собак купим. В Краснощелье тоже собаки есть...

– Владимир Яковлевич, а у вас собака осталась?
– спрашиваю я Устинова, вспомнив, как любовался я его работой на Большой Кумжевой, когда они, вопреки уверениям Егорова, клеймили и холостили летом оленей, и с каким старанием, с какой отчаянной готовностью маленький, невзрачный комок шерсти и хриплого лая по первому слову хозяина и взмаху его руки катился изо всех сил снова и снова по кочкастой тундре, заворачивая к берегу очередной оторвавшийся от стада "лоскут" оленей.

– Есть,- кивает он.

– Есть, как не быть, только на пенсию вышла, ста рая уже!
– подхватывает, улыбаясь, Немчинов-вто рой.- Нет, тут как ни крути, а все равно места мало, тяжело будет...

– Да никогда и не выпасали здесь, все на восток! А как начали сюда жаться, в леса, вот и дошли, что только двадцать пять оленей осталось...

Это Устинов. Он - пялицкий. Он до сих пор переживает, как и другие пяльчане, за брошенное родное село, где у него еще стоит дом, который он отказывается продать или перевезти в Чапому. Он сдержан, немногословен, но чувствуется, как кипят в глубине страсти под обманчиво спокойной внешностью.

– До Пулоньги все равно стадо допускать нельзя, там они с сосновским стадом мешаться будут...

– Вот если бы Сосновку нам!

– В Сосновке и пастухи еще есть, наставниками могут быть настоящими!

– Каневых-то уже никого не осталось: Павел в Лопарской, там пасет, если на пенсию не ушел, двадцать седьмого года рождения он. А кроме них - Елисеевы, Ростислав да Альберт, Матрехин молодой...

– А где Володя Канев?
– спрашиваю я, вспомнив носатого, как все Каневы, парня с плутоватыми глазами, с которым я шел морем из Пялицы в Сосновку. И Ростислава Елисеева помню. Он чем-то напоминает мне Немчинова - такой же худой и черный, такой же немногословный, но мне памятно уважение к нему бригады, многие из которой были старше его.