– Приехали, значит... На нас посмотреть и себя показать, так, что ли? А что смотреть? Перестройку нашу? У нас тут ого-го какую перестройку устроили! Такую "охоту на ведьм", что только держись. На всю область шухер был, только до Москвы не дошло... А что в итоге? Да ничего. Людей измордовали! Гитермана мы потеряли, это вы знаете. Стрелкова потеряли, Подскочего - тоже... Одного Коваленко отстояли, да и то чего это стоило. Но тут уж, как говорится, всем миром навалились, благо он последним шел. Опомнились! Это что, перестройка? В самый ответственный момент лучших работников порубили. Настоящих, проверенных! И до сих пор им замены нет. Не были еще в рыбаксоюзе? Ну, будете. Поставили одного на место Гитермана, очень он просился - не тянет, опять менять надо. А кем заменять, скажите на милость? У них там за эти два года все вразвал пошло. База флота последние дни доживает: колхозы свои суда отзывают, а эти мудрецы только глазами хлопают. И сказать ничего нельзя - демократия! Да и как говорить, если колхозы уже не наши? Зачем, спрашивается, этот ВОРК нужен, если он ничем своих колхозников обеспечить не может?..

Каргин говорит с запалом, говорит о той "занозе", которая, как видно, ему больнее всего, потому что впилась в самое уязвимое место, в его детище - межхозяйственную кооперацию. ВОРК далеко, в Москве, у него нет ни своего снабжения, ни своих баз, ни своих специалистов, ни ремонтных заводов - ничего, кроме еще одной надстройки, чисто бюрократической. А "Севрыба" здесь, под боком, все через нее, и без нее колхозам шагу не сделать...

– ...Создали они это всесоюзное объединение,- обличает Каргин,- выделились от нас, а дальше что? Демократию развивать? А что стоит демократия вообще, если она фондами не обеспечена? Если за каждой гайкой, за каждой ниткой надо колхозу в Москву ехать или опять ко мне на поклон идти? А я теперь не дам: откуда? Раньше фонды на колхозы шли через "Севрыбу", ну и мы тоже помогали, чем только могли. А теперь? На хрена это надо было придумывать? По-моему, тут вместо демократии только бюрократию развели, еще одну инстанцию создали... Ну, хорошо,- остывает он.- Хотите сами управляться - ваше дело, нам же легче. Но что прикажете делать с кооперацией, в которую столько сил вложено? Как я могу теперь заставить своих директоров помогать колхозам, если и раньше, когда колхозы к нам в объединение входили, они только под моим нажимом что-то для них делали? Ведь вся эта кооперация - чистейшей воды благотворительность...

Но тут Каргин уже явно хватает через край, о чем я сразу ему напоминаю.

– Не совсем так, Михаил Иванович,- останавливаю его.- Кооперация спасла терские колхозы, все верно, никто тут спорить не станет. Ваши предприятия взяли на себя закупку и реализацию сельскохозяйственной продукции, и она им, как известно, обходится в копеечку: накладные расходы на транспортировку по воздуху - рубль на килограмм. И все же, признайтесь, на это вы пошли не ради своей широкой души и печальных глаз Гитермана. Для вас - для "Севрыбы", для всех входящих в нее предприятий и объединений - это был выход, причем крайне выгодный. Сколько вам надо было бы потратить средств, чтобы на пустом месте создать подсобные хозяйства предприятий, как это требовала от вас Продовольственная программа?

– Миллионов сорок-пятьдесят...

– А какой срок нужен был бы, чтобы получить хотя бы копеечную отдачу?

– Три-пять лет, не меньше. Ведь тут скалы и болота пахать надо, строить помещения, вести водопровод, людей набирать...

– Вот-вот. А тут сразу все готовое, и всего один- два миллиона на перспективу. Что, не так? Из такого расчета и накладные расходы в десятки тысяч никто в расчет не берет. Так что скажите спасибо Гитерману! Кстати,- я круто меняю тему разговора,- что с ним теперь будет?

Словно споткнувшись на имени Гитермана, Каргин потухает. Он оседает в кресло и отворачивается к окну. Отвечает он тоже не сразу.

– С Гитерманом? А что с ним будет? Отсидел в тюрьме, отделали его как бог черепаху, а теперь, наверное, и условный срок у него кончился. Не заходил. Кто говорит, он вообще из Мурманска уехал, кто говорит - здесь его видели... Я на суде не был, не знаю, что там было. Если захочет работать, я от него не откажусь, работник он хороший. За Терский берег ему можно золотой памятник поставить, да только толку теперь что?

Каргин говорит отвернувшись, как будто в окне он увидел что-то очень интересное, что занимает его мысли. И я вдруг понимаю, что этому сильному, волевому человеку, который не побоится в одиночку пойти на медведя, сейчас не хочется смотреть мне в глаза. Наступает тягостное молчание, которое я нарушаю вопросом:

– Михаил Иванович, почему вы не заступились за Гитермана?

Он резко поворачивается.

– Кто вам сказал, что не заступился? Я ходил в обком, звонил Данкову, сказал, что сомневаюсь в виновности Гитермана, что надо было подождать, проверить. Мне ответили, что доказательства уже есть, нет только признания Гитермана, так что все законно...

– И вы, член бюро обкома, ничего не попытались сделать?

– А что я должен был делать, если мне так ответили?
– спрашивает Каргин с вызовом.- Мне ответил первый секретарь обкома, что он дал согласие на арест Гитермана. А кто я такой, чтобы сомневаться?

– Вы? Депутат Верховного Совета. Это - немало.

– Ну и что я должен был сделать как депутат? Пойти жаловаться? А мне сказали: сиди и не рыпайся, не твое дело. Это дело следственных органов. Давление на них оказывать? Кто бы мне это позволил? А потом, откуда я знал, может, Гитерман и вправду брал взятки?

– Но сейчас-то вы знаете? Суд снял с него это обвинение.

– Суд с него обвинение не снял, он его отклонил "за недоказанностью", а это не одно и то же. Не думайте, что я согласен с судом. Если бы это было так, я бы просто сейчас не стал с вами разговаривать о Гитермане. Сейчас я знаю, что он ни в чем не виноват, мы тут то же свое небольшое следствие провели, и я сейчас так же, как и вы, уверен в невиновности Гитермана. А в то время - нет...

– Но вы же его хорошо знали!