— Ты с кем там базаришь, Зарыкин?

— Со мной! — громко ответил Алексей.

Вошел капитан в расстегнутой почти до пупа рубашке. Фуражкой он обмахивался, как веером. Тяжелым взглядом уставился на Алексея.

— Очухался?

— Дим Димыч, привет! — вялой рукой помахал ему Алексей. — Ты почему по такой погоде не на даче?

Капитан усмехнулся.

— Леха, блин, ты на своих поминках и то шутить будешь.

— И разливать, — подсказал Леша.

Капитан перевел взгляд на сержанта.

— А ты что лопухи развесил? Не ясно было сказано, всю пьянь и срань из метро пендалями гнать!

— Так я…

— Бегом, бля! — взревел капитан.

Сержант по еще не утраченной армейской привычке резво сорвался с места. Загрохотал сапогами по коридору.

— Пятерых сюда, на нары. А остальных — вон!! — послал ему вслед капитан.

Тяжело отдуваясь, присел на угол столика в ногах у Алексея.

Алексей уже достаточно пришел в себя, чтобы сориентироваться и понять, что лежит в левом крыле отделения, на скамейке в тупичке. В изголовье «обезьянник», в ногах — туалет. Вправо по отвилке — кабинеты оперов.

— Урод какой-то на Молодежной на рельсы упал. Сейчас позвонили, приказали очистить метрополитен от психов и алкашни, — пояснил он.

Алексей ощутил мощный позыв встать. Знал, через минут десять стараниями брошенных на аврал сержантов закуток забьют под завязку личности в разной степени упитости и запаршивленности. Но тело, разбитое странной вялостью, принять вертикальное положение отказалось.

Капитан участливо наблюдал за вялыми трепыханиями Алексея. Когда тот, окончательно обессилев, откинул голову, понизив голос спросил:

— Колесников, скажи честно, ты не того?

Леша, скосив глаза, увидел, что капитан тычет оттопыренным большим пальцем себе в вену.

— Иди ты на фиг, Дим Димыч! — что было сил возмутился Алексей. — Солнечный удар чистой воды. И не выспался ни черта.

— Ну, и слава богу. А то знаешь, как бывает. Хочешь как лучше, а ненароком подставишь человека. Что ты на меня уставился? Запаха же от тебя нет. Вот я и подумал…

— Что не все грибы одинаково вставляют?

— Чего-чего?

— Проехали!

— Ладно. — Капитан азартно поскреб себя за ухом. — Леха, а правда, ты лично этого гада взял? Ну, кто малолетку удушил.

— Было дело.

— И не прибил его на месте?

— Да как-то не сложилось. Просто дал в рог, он с копыт в момент слетел. А добивать как-то ни рука, ни нога не поднялись. Будто выдохся. Я ж тогда не знал, что за ним еще пять эпизодов.

— Да ну! — удивился капитан.

— Именно. — Алексей прислушался к себе. Сквозь слабость все равно ощутил жгучую и бесцветную, как огонь сухого спирта, ненависть. — Знал бы, удушил при попытке бегства.

Капитан согласно кивнул и почернел лицом. Помолчал, вертя в руках фуражку.

— У меня внучка, ровесница той… Убитой, — глухим голосом произнес он. — Да еще живет в соседнем доме. Как ориентировка пришла, я кобылу, мамахен ее, на ключ запер. Сказал, увижу внучку во дворе, порву всех, как грелку. И сутки на дежурстве себе места не находил. Раз пятьдесят домой звонил. А эта… кх-м… Она, прикинь, мне еще пи… в трубку: «Папаня, что вы дергаетесь, дома мы, дома!» Стерва безмозглая, блин!

— Устрой ей экскурсию в морг. Может, поумнеет.

Капитан нервно забарабанил фуражкой по колену.

— В общем, молодца ты, Леха, — прочувственно выдохнул он.

Леша перевел взгляд на гнойно-желтый потолок. Похвала из уст Дим Димыча была, конечно, приятной. Но уж больно болючие глаза были у капитана.

— Ладно, полежи пока. — Капитан, скрипнув столиком, встал. — Когда срань приволокут, мы тебя в кабинет перебазируем.

— Да я сейчас встану.

— Лежи! — Капитан удержал его за плечо. — Только не шевелись, Леха. Сейчас врачи приедут.

— Нафига мне врачи?

Капитан нагнулся, заглянул в запрокинутое лицо Леши.

— Ты пятнадцать минут трупом пролежал. Сначала бился, будто тебя электрошоком дрючили, сержанта по яйцам ногой лягнул, потом вскрикнул и вырубился. Я думал, помер. Еле пульс нащупал. Так что, парень, лежи тихо. Врачам виднее, что там с тобой стряслось.

Леша от услышанного онемел. Сердце сжалось в комок.

Из отделения его вывели под руки сержант и медбрат. После укола ноги сделались ватными, но главное, никакого желания шевелить ими, перемещая тело в пространстве, не возникало. Да и само тело оставалось тряпичным и безвольным. В пустой голове осенними мухами роились редкие мысли. Очень хотелось спать — закрыть глаза и погрузиться в бездумное забытье.