В этом отношении многое можно позаимствовать из прежних времен. Если при советской власти человека брал в оборот народный контроль, то за совершенные преступные деяния, за редким исключением, следовало неминуемое наказание. После вмешательства партийного контроля на карьере даже высокопоставленных деятелей можно было ставить жирную точку. А самое главное, в контролирующие органы могли обратиться рядовые граждане. Теперь же просто некуда.

И уж вряд ли в то время чиновники самого мелкого ранга могли позволить себе возводить трехэтажные особняки в престижном районе Подмосковья, где пустая земля стоит баснословных денег. Будучи на реабилитации после болезни в советские времена в одном из лечебных центров Московской области я многократно проходил мимо дачи М.А. Суслова, тогда второго человека в партии. Тот домик кажется сейчас избушкой по сравнению с дворцами «новых русских», среди которых немало чиновников.

Были и в то время люди, которые могли позволить себе многое. Но открыто демонстрировать богатство было опасно. Теперь бояться некого. Какой-либо контроль практически отсутствует.

А чего можно достичь с его помощью, видно на моем примере. Пока действия медперсонала в больнице не были взяты под контроль вышестоящей инстанцией, моей жизни угрожала реальная опасность. Но даже после этого ее удалось спасти лишь благодаря привлечению авторитетных, а самое главное, не работающих в данной больнице специалистов. Не подсказывает ли конкретный случай возможную систему контроля за работой тех же сверхзакрытых отделений реанимаций, а также других лечебных заведений?

Если бы существовала группа экспертов или инспекторов (суть не в названии), не зависимых от Министерства здравоохранения и социального развития РФ, то проводимая ими регулярная инспекция помогла бы как минимум исключить безобразия, которые сегодня считаются обычным делом и о которых я рассказывал. С жалобами на неправомерные действия врачей к такой экспертной группе могли бы обращаться граждане. Крайне необходим профессиональный анализ врачебных ошибок, чтобы избежать их в дальнейшем.

Как показывает американский опыт, «70 % медицинских ошибок предотвратимы, 6 % – потенциально предотвратимы и лишь 24 % предотвратить невозможно». В Америке и в других развитых странах бьются над усовершенствованием всей системы медицинского обслуживания с целью устранения врачебных ошибок. Наши же специалисты пока дискутируют по поводу самого этого термина и ищут причины, оправдывающие возникновение тех вопиющих случаев, которые стали достоянием печати.

В то время как медицинские учреждения в США широко используют опросы общественного мнения, у нас корпоративная солидарность медиков не только игнорирует критику со стороны пациентов, но и возводит защитные барьеры при определении вины врачей, нанесших тяжкий вред здоровью больных, а то и вовсе отправивших их на тот свет, при рассмотрении их дел в суде. Поэтому так трудно представлять обоснованные заключения в суды, куда обращаются родственники пострадавших в лечебных учреждениях.

Возможно, судья, вынесший чрезмерно мягкий приговор по поводу скончавшегося на операционном столе молодого человека, основывался на доводах той медицинской организации, где работала провинившийся доктор. При этом ни адвокат, ни родственники потерпевшей стороны, не будучи специалистами, не сумели найти убедительных контраргументов, опровергающих заключение недобросовестных или заинтересованных медиков.

В этом плане помощь независимых экспертов, способных говорить на профессиональном языке, просто неоценима. Их было бы труднее убедить в невиновности малоквалифицированного врача, чем судью, не обладающего специальными знаниями. Оставим подбор дальнейших аргументов компетентным людям.

А вот о том, что подобная организация уже существует и работает весьма эффективно, – только не у нас, а в Соединенных Штатах Америки, – сказать стоит. Называется она Управлением по контролю за продуктами и лекарствами и работает независимо от Министерства здравоохранения. Ее очень боятся фармацевтические фирмы. По рассказам американских знакомых знаю, что деятельность этого управления очень результативна, что отражается на высоком уровне качества лекарств в Америке. Пробовал сам и могу засвидетельствовать – их снотворные препараты не идут ни в какое сравнение с теми, что продаются у нас, даже под маркой «американских».

С другой стороны, был чрезвычайно удивлен, когда получил заказ из Америки на наш папазол, который у нас и лекарством-то не считается. С чувством гордости за отечественных фармацевтов отправил знакомому то, что он просил.

Был свидетелем, как испытывались, опять же в России, лекарства для снижения давления, разработанные в США. Все контрольные анализы крови и мочи, которые в течение многомесячных испытаний брались у добровольцев, проводились не в России и не в США, а в третьей стране для повышения объективности получаемых данных. На расходы не скупились. Все контейнеры с исходными материалами самолетом переправлялись в Бельгию. Вот так ответственные чиновники заботятся о здоровье своих граждан. А нам остается только завидовать и надеяться на лучшее.

Очень часто по ходу изложения приходилось прибегать к слову «независимый». Благодаря независимому отоларингологу меня наконец-то перевели из реанимации в хирургическое отделение. Только независимые медики сумели переломить критическую ситуацию, когда я одной ногой уже был на другом свете.

К сожалению, в нашей стране независимых людей пока слишком мало, причем на всех уровнях. В той же больнице я с удивлением наблюдал, как даже заведующие отделениями панически боялись главного врача. А ведь они хорошие специалисты и, уверен, в случае конфликта сумели бы найти достойное место работы. Опять вспоминаю своего спасителя, который немедленно подал заявление об уходе, как только унизили его человеческое достоинство.

Подлинная независимость всегда базируется на этом чувстве. Уже знакомая вам медсестра Ира могла без боязни предъявить обоснованные жесткие требования к врачу любого ранга, и никто не смел отмахнуться от нее. Приходилось практически все выполнять. Кроме высокой квалификации она обладала гражданской позицией и отстаивала ее, когда встречалась с нарушением прав младшего медицинского персонала. Но таких, как она, в той больнице пока единицы.

Единицы их и в нашей стране. Можете ли вы представить, чтобы кто-то из членов правительства посмел возразить президенту или премьеру? Это может сделать лишь такой действительно независимый человек, как знаменитый детский врач Леонид Рошаль. Он прямо сказал, что президенту «пудрят» мозги по поводу показателей детской смертности в стране. Но, повторяю, таких пока единицы.