— У него невеста нареченная есть, только он об этом пока не знает.

— Знает! Ему Анюта рассказала.

— Тьфу! Языки ваши, бабьи…

— Ага, бабы у вас во всем виноватые. Ты лучше подумай, какую ты ему еще одну заботу навесил, кроме прочих!

— Ну, уж и заботу!

— Заботу! Представь, что Агей, покойник, тебя насильно женить бы захотел. Представил? Ну, и как?

— Кхе!

— Вот, вот! А тут все в один день: Юлька ему показала, как ухо обрезано, глаз левый сам открыть не смог, попреков и угроз наслушался, забот навалилось, и — на тебе: Осьма на него ответ за жизни баб и ребятишек навесил! Да кто ж такое выдержит? Вот он и спрятался от этой жизни — ничего не видит, ничего не слышит, лежит пластом. Нету его! Нету, значит, ни о чем думать не надо, ни о чем беспокоиться, ни за что ответ держать.

— Кхе… Так это… Настена, чего ж делать-то теперь?

— Не знаю! И других лекарок спрашивать бесполезно — тоже не знают! И Нинея не знает! Такие случаи, редко, но бывали. Ничего не действует, даже каленым железом прижигать пробовали, не чувствуют такие больные ничего! Для Михайлы сейчас это все в другом мире происходит — там, где его нет, а, значит, не с ним.

— И что, никакого средства?

— Только ждать. Может быть, сам отойдет и вернется, но… не знаю. Ему сейчас там лучше, чем здесь, зачем возвращаться?

— Он хоть слышит, что-нибудь?

— Слышит… может быть. Ты слышишь, как куры за окном квохчут?

Сильно это тебя касается?

— Гм, Настена… Я правильно понял, что нужно что-то, что Михайлу заденет, заставит к этому миру обернуться?

— Правильно, Осьма, видать, не зря тебя разумником считают.

— А что это может быть?

— Ох, ну назови кого разумным, он тут же дурнем и выставится!

Говорю же: не знаю!

— Не сердись, Настена, если чего не знаешь, то подумать нужно.

Корней Агеич, через твои руки молодых ребят много прошло, бывают такие случаи, что они, вроде, как не в себе делаются?

— Кхе… Бывает. Новики после первого боя, почитай все дуреют.

Одних трясет, другие болтливые, как сороки делаются, третьи как бы замирают — сидит такой, пень пнем, и куда-то смотрит. Рукой перед ним помашешь, а он не видит. Особенно, если ранен или напугался сильно.

— Настена, похоже это на то, что с Михайлой сделалось?

— Как сказать… не совсем, но похоже.

— Корней Агеич, а что вы с такими делаете, как в разум приводите?

— Можно оплеухой. А еще лучше, хмельного налить, чтобы до изумления надрался, утречком опохмелится и порядок. Ну, и еще… всякое…

— Корней! Чего ты жмешься, как девка? Баб вы им пьяным подкладываете, скажешь, не так?

— Так… Если найдутся, конечно, не всегда же полон бывает… А, вообще, это — первое дело от всех хворей, что телесных, что духовных. Бывает так от крови и железа осатанеешь — себя не помнишь, а тут: винца или медку хлебнул, одну-другую бабу прихватил и, как рукой сняло… Э? Настена, так ты что, хочешь Михайлу эти делом полечить?

— Четырнадцать лет, плотских утех еще не отведал…Можно попробовать.

— Кхе! Так ты что же, сама, что ли…

— Корней!!! Я тебе точно сегодня чего-нибудь отобью!

— Так для лечения же…

— Кобель облезлый! Я тебе такое лечение сейчас…

— Корней Агеич! Настена! Перестаньте! Ну, что вы, как дети малые, ей Богу! О деле бы подумали, чем лаяться!

— С ним подумаешь! Только об одном — средстве от всех болезней…

— А сама-то, небось, и рада…

— Прекратить!!!

— Осьмуха, да ты рехнулся!

— Это ты рехнулся! Внук почти бездыханный лежит, а ты с бабой…

Опомнитесь!

— Кхе… Настена, о чем это мы с тобой… Что ты там говорила?

— О чем, о чем… Все о том же! Средство измыслили, спасибо Осьме — догадался тебя о новиках расспросить, теперь надо думать, как лечить будем.

— Корней Агеич, я тут человек новый, есть в Ратном женщины, которые гм… болтают-то всякое, а как на самом деле?

— Про которых болтают — это для удовольствия, а то, что нам требуется — ремесло. Ближе, чем в Турове не найдешь. Настена, Михайла так долго лежать может?

— А ты что, в Туров его везти собрался? Не выйдет. Он же не ест, не пьет, потихоньку слабеет. Какое-то время пройдет, и дышать перестанет.

— Какой Туров? Я о другом говорю. Ты только не ругайся сразу… не будешь?

— Говори уж.

— Я, вот, подумал: может, ты кого из баб научить сможешь? Я ей заплачу, и в тайности все сохраним. Только быстро нужно, парень-то, ты сама сказала, слабеть будет.

— Ох, Корней, до седых волос дожил, а ума, как у младенца.

Научить… Ты взялся бы, к примеру, Осьму на дудке играть научить?