«Пойду-ка я, переоденусь в спортивный костюм, – решила она. – Для разрядки международной напряженности…».

– Да, закончил гинекологию… – грустно сказал кавторанг.

– Чего ж ты в армию пошел?

– На Флот, – важно поправил Растопиро. – На Флот Родина позвала. Напряженная международная обстановка…

– Хороший гинеколог при любой власти с голода не умрет.

Иван Митрофанович молча вскрыл бутылку, наполнил стакан и выпил залпом. А затем придвинулся вплотную к кузине и положил ладони ей на колени. Кристина, опасавшаяся чего-то подобного, «а чего еще следует ожидать от тупого старого солдафона, разогретого собственнойболтовней и водкой?», тем не менее, растерялась. Восприняв ее молчание, как одобрение (молчание – знак согласия, эту истину проходят еще в школе), кавторанг двинулся выше и достиг уголка хлопчатобумажных трусиков. Полы халата скользнули в разные стороны.

Краем уха Кристина уловила безмятежный храп Василька, доносившийся из гостиной размеренным рокотом океанского прибоя, и поймала себя на том, что звуки, издаваемые бестолковым супругом раздражают ее на уровне рук его распоясавшегося кузена. Кристина не испытывала ничего. Ни злости, ни влечения, а одну сплошную гадливость.

– Вот где мое призвание! – с дурацким пафосом сказал Растопиро.

– Иван! Немедленно прекрати!

Ладони остановились на бедрах, подцепив резинку трусов. Кристина попробовала отстраниться, но хватка оказалась железной.

– Иван! Убери грабли!

– Ты чего всполошилась, красивая! Я же доктор, ты мне верь.

«Все мужчины скоты. По крайней мере скоты все, кто только мне по жизни попадаются».

– Иван! Я кому сказала!

Положение было настолько нелепым, что Кристине захотелось расплакаться. Иван Митрофанович окончательно захмелел. Хотя, она и допускала, что он был значительно трезвее, чем хотел показаться, прячась за ширмой опьянения, как куклуксклановец под дурацким колпаком. Когда лица не разглядеть, куда удобнее орудовать руками.

На кухне было жарко, как в тропиках. И тесно, как в машинном отделении парохода. Кристина попятилась. Иван Митрофанович вцепился в халат, не собираясь расставаться с добычей.

– Отпусти!

Сухо треснули нитки, пуговицы брызнули веером стреляных гильз, и халат соскочил с Кристины, словно драпировка музейного экспоната. Женщина оказалась полуобнаженной. Глаза кавторанга полезли из орбит, а дыхание стало, как у астматика.

– Иван! Я сейчас закричу!

Кристина не хотела скандала. Иван Митрофанович, судя по всему, тоже не жаждал разбудить Бонасюка. Борьба происходила в молчании, а короткие фразы, какими обменивались противоборствующие стороны, произносились хоть энергично, но вполголоса. В гостиной Вася громко хрюкнул во сне. В телевизоре балагурил какой-то дурак, летели пробки из бутылок, а хрусталь звенел о хрусталь.

Резинка лопнула, и трусы очутились на коленях.

– Ну, не ерепенься, хорошая!

«Проклятый тупоголовый тютя! – со злостью подумала Кристина, имея в виду Вась-Вася. – Только такая набитая дура, как я могла на него пятнадцать лет жизни потратить. Лучших лет. И во имя чего?! Его жену лапают, а он на диване хрюкает, как свинья. Пробку понюхал, и откинулся! Ничтожество. Жалкое, никчемное ничтожество!»

– Ну же! Не брыкайся! – хрипел Иван Митрофанович прямо в ухо. Его руки были у цели.

– Животное!

«…Только того и заслуживает, чтоб его жену первый встречный ублюдок трахал в собственной доме, как какую-то третьесортную блядь».

– Животное, – нисколечко не смутился кавторанг. – А ты таких любишь. Я по глазам твоим блудливым сразу все понял. Тебе мужик нужен. Мужик, а не рохля. Ты не боись, мы родственники, да не кровные.

У Кристины звенело в ушах. Все-таки она была пьяна, а кавторанг проявил исключительную напористость. Кроме того, он был силен как буйвол.

– Да ты ж мокрая совсем! – рычал Растопиро, утратив всякую осторожность. На Васька ему стало наплевать. – Что ты выкобениваешься, сученка?!

Брюки на ширинке вздыбились роковым утесом, не в силах скрыть инструмент прямо-таки устрашающих размеров.

«И кто б еще про бром болтал, – успела подумать Кристина, далеко отводя руку. – Да тебе, в молодые годы, в броме, видать, купаться надо было, чтобы хоть какого результата достичь». Рука двинулась вперед (а она у Кристины была вовсе не легкой), прочертила широкую дугу и со звонким шлепком поразила левое ухо кавторанга.

– Ух! – выдохнул Растопиро, споткнулся о табурет, и с грохотом повалился на пол. Кристина накинула халат и, на всякий случай, потянулась за молотком для отбивных. Левой рукой. Правая у нее онемела.

– Поистине, что это? – сонным голосом сказал Вась-Вась. – Кристя? Что это было?

«С добры утром, ничтожество, – подумала Кристина, и, в сердцах, сплюнула. – Это твой брат-козел по морде схлопотал. За длинные руки».

Кавторанг, шатаясь, поднялся на ноги. Ни дать, ни взять боксер после пропущенного удара. Он ошеломленно смотрел на Кристину.