Шрифт:
– Вы уж извините, если что не так.
Мила пробормотала, что все просто прелестно, и без сил опустилась на кровать. Майор, в смущении, откланялся. «Хорошо бы, чтоб Андрей не принял этого глупого Торбу за Протасова, – думала Мила без особой тревоги. Тревогу у нее принудительно убрали уколами. – Ато еще вышибет тому мозги. По ошибке. А майор такой любезный, что даже на милиционера не похож». Надо было съездить за сумкой, спрятанной, по ее мнению, на совесть, а то: «раз начались неприятности, то следует опасаться продолжения. Это их замечательное свойство, базирующееся на каком-то неведомом науке законе. Который просто существует, и все. Вне зависимости от пожеланий трудящихся».
«Мы же не хотим осчастливить какого нибудь бомжа, который явится, за картонными коробками. Хотя и не жалеем самих коробок. Да забирайте, Бога ради».
Еще Мила хотела под душ, но безграничная усталость, умноженная успокоительной инъекцией, буквально приковала ее к матрацу. «А еще бы не помешал глинтвейн. Хорошая, керамическая кружка, полная горячего и крепкого напитка. Тем более, что в кухонном шкафчике, кажется, завалялась бутылочка марочного красного вина». Но, вместо того, чтобы отправляться на кухню и смешивать напиток, Мила Сергеевна медленно стянула одежду и сбросила ее на пол. Последними трусики, которые еще заинтересовали санитара. Точнее, остатки трусиков. Потянулась за теплым махровым халатом и высокими шерстяными носками. Переодевшись таким образом, госпожа Кларчук закуталась в несколько пледов, свернулась калачиком и почти что сразу заснула.
Едва левое полушарие отключилось, правое вернулось к событиям истекшего дня. Это напоминало эстафету, без которой она бы прекрасно обошлась, если бы мозг можно было выключить как телевизор. То на Милу Сергеевну катил угрожающих размеров комбайн, пронзительно желтый, как и чертова «Лада». Из кабины высовывался Протасов, причем оскал Валерия немногим уступал волчьему. Мила с ужасом обнаружила желтоватые, сильно развитые клыки и резцы. Казалось, они клацали у лица. «Дай сумку, дура, а то нос отхвачу!» – кричал Протасов, а из пасти текла слюна. Мила Сергеевна хотела бежать, но ноги словно угодили в капкан. Опустив голову, Мила увидела Вовчика-Палача. Лже-Любчик притаился за кустом, обеими руками сжимая ее лодыжки. Комбайн надвигался так стремительно, что Мила сообразила, что сейчас умрет. «Что чувствует мясо, прокручиваемое вэлектромясорубке?»«А что бы сказала корова, если бы почиталаповаренную книгу?» Чудовищная желтая молотилка гудела над ухом Милы, и она не знала, жива ли, или уже разорвана на клочки. Если разорвана, то хорошо, что без боли. Или это аффект? Неожиданно она оторвалась от земли, очутившись во власти какой-то новой, неизвестной силы. Протасов с комбайном остались далеко внизу. Валерий разочарованно махал руками. Мила показала ему средний палец и захихикала. Впрочем, смех скоро оборвался, Мила сообразила, что все-таки умерла. «Когда приходит смерть, душа возносится высоко. Вот и все. Это прекрасное доказательство общеизвестного религиозного постулата».
«Насколько высоко?» — Мила еще раз глянула вниз, и в ужасе зажмурилась. Нечто подобное ей случалось наблюдать, сидя в набирающем высоту самолете.
«О Господи, я же сейчас упаду!»
«Ерунда! У тебя нет тела! А души, как известно, не падают!»
«Да? Тогда как быть с падшими душами?»
Итак, ветер бил Миле Сергеевне в лицо. Ее швыряло в воздушных ямах, отчего сердце проваливалось в пятки. Ей казалось, что она вот-вот упадет, и от удара разлетится на куски, как фарфоровая статуэтка о бетон.
– Мама! Мамочка! – кричала Мила.
– Мамоч…
Чьи-то пальцы грубо зажали ей рот, перекрыв доступ кислороду.
– ША. НЕ ОРИ, ШАЛАВА, ЕЩЕ, Б-ДЬ, РАНО.
– ША. НЕ ОРИ, ШАЛАВА, ЕЩЕ, Б-ДЬ, РАНО.
Мила распахнула глаза и увидела лицо Витрякова. Это было даже страшнее, чем лететь по воздуху, и Мила попробовала крикнуть опять.
– Ммм…
– Заглохни, говорю, тварь драная. Еще навопишься, гарантирую. Филя, б-дь на х… а ну-ка глянь по верхам, кругом, бегом, может, где бабки лежат?
– Золото, драгоценности, валюта, – усмехнулся Филимонов, и отложил кувалду, которой только что сломал замок, выбив к чертям собачьим сердечник.
– Ногай, помоги Шраму. И хватит пялиться на эту б-дь. Впервые письку увидал?
– Может, уважим женщину? – предложил Ногай.
– Ммм… – подала голос Мила.
– Видишь, она просит.
Витряков махнул кулаком, который угодил в темя. Мила потеряла сознание.
– Анестезия по первому разряду. – Шрам шагнул к Миле. – Дай, добавлю.
– Зачем? – сказал Кашкет.
– Так уважим, пока теплая? – Ногай не спешил с обыском.
– Я сейчас тебя уважу, чурбан нерусский! – взбеленился Леня. – Ты, б-дь, что, вообще без башни?! Если тот мусор, которого ты в парадняке кокнул, стуканул своим дружкам, тут, б-дь на х… скоро такая каша заварится, задолбаетесь хлебать. Так что подберите слюни и шевелите копытами, пацаны. Водку будем после пить.
Но, бандитам нечего было опасаться. Когда оперативник, оставленный Торбой у квартиры, засек четырех подозрительных типов, то решил для начала проследить за ними. Это было ошибкой. На лестнице его поджидал Ногай, владевший заточкой, как скрипач смычком. Мертвое тело без шума сбросили в подвал.
– Нормальный ход, – оживился Филимонов, подцепив с полу рваные трусики госпожи Кларчук. Они валялись у всех на виду. – Кто это ее так пер, что портки лопнули?
– Бинт? – позвал Витряков. – Сгоняй в коридор, притащи плащ или пальто какое. Завернешь телку. Не голой же ее тащить.
Бандиты перевернули квартиру вверх дном, но улов оказался невелик. Пару золотых цепочек, несколько колец и четыреста баксов Витряков спрятал в нагрудный карман.
– Телевизор прихватим? – осведомился Ногай.