В канун нового семьдесят третьего года в гости завалилась Алка. Подруги не виделись тысячу лет. Алка расплылась, добавив лишних килограммов тридцать, от чего выглядела готовой натурщицей для какого-нибудь современного Кустодиева. [21]

– Ну, ты и даешь… где столько сала нагуляла?

– В Гаване, – томно отозвалась Алка. – А что, разве плохо смотрится? Кубинцы, между прочим, без ума. Маленькие и худые предназначены для работы, а большие и красивые для любви. Лучше погляди, какой загар.

Нина согласилась, что загар ничего себе. Тропическое солнце и океан не купишь в солярии. Впрочем, Нинкина сослуживица Наталия, отдыхавшая летом на даче, добилась сопоставимых результатов.

– Ну, принимай гостей. – Алка шагнула в комнату, колышась безразмерными телесами. Глядя на ее бюст, Нинка успела подумать о дрожжевом тесте, из которого пекут калачи. – Что ты топчешься в дверях, не проехать, не пройти? – Нина с улыбкой посторонилась. Вслед за Алкой в квартиру зашел ее муж Алик. Он тоже загорел, как негр, но, в отличие от жены, похудел.

– А где Олег?

– В командировке. – Нина неопределенно махнула рукой, и отправилась собирать на стол. На днях она отоварилась в распределителе ЦК, так что холодильник был забит под завязку. На столе появились апельсины, доступные согражданам разве что в канун Нового года, да и то, если крупно повезет, настоящие португальские сардины, ведерко исландской селедки, кусок ветчины и, наконец, бутылка хорошего грузинского вина. Алка так и ахнула:

– Опачки. А ты тут нормально пристроилась. И заграницу ехать не требуется.

– Да, уж. Ладно, лучше давайте, рассказывайте, как там Куба?

После окончания Энергетического факультета Алик сделал успешную карьеру, в скором времени очутившись в Главке, из которого улетел на Кубу, помогать братскому кубинскому народу развивать социалистическую индустрию и, в частности, энергетику. Гавана встретила советских товарищей ослепительным солнцем на безоблачном небе, пенистым прибоем и высотками фешенебельных отелей, возведенных, между прочим, империалистами.

– Кубинцы просто замечательные, – болтала за столом Алка. – Такие гостеприимные. И радушные. Все время улыбаются.

– Только работать не хотят, – вставил пять копеек Алик.

– Что есть, то есть. Им бы в теньке прохлаждаться, да на гитарах бренчать. Зато на белых баб падки… На руках готовы носить. Одно слово, кабальеро… – добавила Алка, одарив супруга уничижающим взглядом.

– И воюют по всей Африке, – понизил голос Алик, когда они опрокинули по чарке. – В Анголе, Намибии, Родезии и, Бог знает, где еще. Как говорится, во имя мира и социализма.

Тише ты, – цыкнула Алка. – А, вообще, хорошо там, конечно. Как в сказке. А если бы наших не было…

– То есть? – не поняла Нина.

– То есть особый отдел. Следят, сама понимаешь, чтобы ЦРУ не завербовало.

– Это везде так. – Нина усмехнулась, вспомнив строчку Высоцкого:

– Каждую субботу к особисту, – скорчив неподражаемую гримасу, сказала Алка. – И, сиди, пиши, кто что говорил, какие анекдоты рассказывал, или… В общем, что говорить, сама не девочка.

– И ты писала?

– А ты, как думаешь? Протест в ООН заявила.

Алик шмыгнул на кухню.

– Алик, небось, к сигарам в Гаване пристрастился? – сказала Нина, меняя неприятную и опасную тему. В НарХозе она была активисткой, комсоргом группы, а потом и членом бюро факультета. Там же ей предложили стать доверенным лицом КГБ. Это было обыкновенным делом. С улицы в КГБ не брали, зато Комитет пополнял ряды комсомольцами. Ряды были безразмерны, пополнение требовалось постоянно. Желающих тоже хватало.

– Что ты! Их курить невозможно, если в затяжку. Он на «Столичных» подвисает. Или на «Экспрессе», в худшем случае.

– Вообще-то, я к «ВК» привык, – подал голос из кухни Алик. – Их еще «Вечным кашлем» называют.

– Вечным кайфом, – поправила Алка.

– Или так.

– С такими ушами в органы сам Бог велел. Все, Алик. Иди кури. – Алка выставила супруга жестом. – Не видишь, мы с Нинкой о своем, о бабьем, говорим.

– Как у тебя с Олегом? – поинтересовалась Алка, когда Алик послушно прикрыл дверь. Нинка не стала ничего скрывать. Выложила все, как есть. Подруги, обнявшись, всплакнули. Алик, заглянувший, было, на кухню, снова ретировался.