– Пристрелю собственною рукой! – орал он. Из «Эмок» вывалила свита. Все были взвинчены до предела. Никто не попытался удержать руку комкора. Рев авиамоторов уже не походил на комариный писк.

– Дождались, – выдохнул старшина. – Плавать умеешь, родная?!

– Что делать?! – она вытаращила глаза.

Первые бомбы угодили в реку, выбив многометровые фонтаны. Потом одна или две попали в насыпь. Комья земли полетели в разные стороны. В двух шагах от Сони раздался взрыв матов, а затем прозвучал выстрел, показавшийся не громче хлопка в ладоши. Обернувшись, она увидела рыжего танкиста, упавшего перед комкором на колени. Рыжий хватался за живот, из которого толчками брызгала кровь. На его чумазом лице читалось недоумение. Не страх, не злоба, а именно недоумение: «Как же так? Как же так?» Комкор отступил на шаг, пряча «ТТ» в кобуру.

– Поехали, быстро!

– Убил, – сказал танкист, и ткнулся лбом в проселок.

Комкор со свитой успели забраться в «Эмки», когда двигатель головного КВ выплюнул из кормы мощную струю выхлопных газов. Танк с лязгом развернулся на пятачке. Не успела Соня открыть рта, как первая «Эмка» исчезла под гусеницами, смявшими легковушку, будто яичную скорлупу. Перекатив через то, что только что было машиной, танк раздавил вторую. Лишь стекла брызнули, когда со скрежетом порвалась крыша. Третья «Эмка» пробовала улизнуть задом. Сорока пяти тонная махина легко настигла виляющую из стороны в сторону легковушку. Едва гусеницы прищемили капот, «Эмка» встала на дыбы. Передние колеса исчезли, задние взлетели над дорогой. Соня в ужасе разглядела белое лицо водителя. Злополучный комкор сидел рядом с вытаращенными глазами и открытым ртом. В следующее мгновение танк взобрался на крышу «Эмки», и для ее пассажиров война закончилась. Как и все остальное.

– О, Господи! – всхлипнула Соня, остолбенев. Немцы методично утюжили переправу. Красноармейцы прыгали в реку, ища спасение в воде.

– Лежать! – крикнул старшина и дал Соне подножку. Падая, она ушибла локоть. Потом они скатились в кювет. Крупнокалиберные пули забарабанили по насыпи, подняв пыльные фонтанчики там, где они только что стояли. Бомба врезалась в дальний пролет моста, металл подался со стоном, и конструкция как бы нехотя осела в воду. Взрывная волна растрепала Сонины волосы.

– Танк в реку провалился! – кричали откуда-то сверху.

– Надо отсюда тикать! – сплевывая песок, сказал старшина. Подняв голову, Соня обнаружила, что он накрыл Нинку телом, словно щитом. – Видишь те заросли камыша?!

Штурмовики пошли на боевой разворот. Это предоставляло шанс спастись. Не исключено, что последний.

– Ну-ка! – старшина поставил Соню на ноги. Самой бы ей не подняться. – Бегом марш!

Обе прикрывавшие мост зенитки исчезли. Только из воронок вился дымок, да валялись горы стрелянных гильз. Мост горел в нескольких местах. Главный пролет обрушился.

– Не могу! – скулила Соня.

– А ты через «не могу»!

Немецкие самолеты пошли на второй заход.

– Сейчас вмажут! – предрек старшина. – На, держи дите!

Соня обняла Нинку, решив, что он сейчас убежит. Вместо этого, старшина подхватил их на руки: – Ух, е-мое! Вы что, гантели глотали?!

Пока Соня удивлялась способности шутить за пол шага от смерти, старшина, пыхтя как паровоз, понесся к камышам с двумя ношами в руках. Благо, сила в нем была необыкновенная.

Они расположились на ночлег в поросшей густым кустарником балке. Было зябко, после купания. Нинка расчихалась. Старшина нарезал ветвей, соорудив некое подобие шалаша. Соня заикнулась о костре, но он и слышать не захотел.

– Заметят. Засекут, и пиши пропало.

– Так ведь немцев не слышно, – возразила Соня. Было, действительно, противоестественно тихо. Только листва колыхалась на ветру, да сова ухала неподалеку. Солнце скрылось за соснами, в лесу темнеет быстро.

– Не немцы, так местные, – покачал головой старшина. – Местные похуже немцев будут.

Соня выразила недоумение, но он отвернулся, дав понять, что разговор окончен. Выудил из вещмешка кусок сала с кулак, и положил на расстеленную поверх шинели тряпицу. Добавил краюху ржаного хлеба и соль в полотняном мешочке. Повертел в руках железную банку мясных консервов, как бы колеблясь, открывать или нет. От таких разносолов Сонин живот изменнически заурчал. Усмехнувшись, старшина принялся стругать сало тонкими аккуратными ломтиками.

– Жаль все-таки, что костра нет, – посетовала Соня. – Я б дочке супчик сварила. Чтобы не всухомятку.

– Давай до завтра потерпим, – он отложил нож. – А там, даст Бог, к своим выйдем.

Соня напоила Нинку из пузатой солдатской фляги, напилась сама, протянула старшине.

– С водой у нас не густо, – констатировал тот, делая большой глоток. – Надо будет где-то набрать.

– Я ей сала дам, – сказала Соня, отодвигая банку тушенки. – Пускай будет про запас. А то, вдруг мы завтра наших не найдем…

После скромного ужина Соня убаюкала дочку, уложив спать на шинели старшины, расстеленной поверх еловых веток. Шинель была большой, хватило и лечь, и укрыться. Под мирное сопение Нинки, Соня и сама скоро прикорнула. После суток мытарств шинель казалась периной.