Упоминаемый в дневниковой записи Миша – брат царя Михаил Александрович, в то время – наследник престола. Алике – императрица Александра Фёдоровна.

Этот год для царя был беззаботным и безмятежным. Так же, как и предыдущий. Как и последующие вплоть до 1904 года. А потом словно всё обрезало.

Более подробно посещение царя описано в отчёте Н. Н. Коломейцева:

«29 мая мы были осчастливлены высочайшим посещением государя императора. Его величество подробно осматривал „Зарю“ и в конце обратился к начальнику экспедиции барону Толлю с милостивым вопросом, не нужно ли чего-нибудь для экспедиции. А нужда была обстоятельная. Нам не хватало угля. Вследствие монаршей милости уголь нам отпущен из складов морского ведомства, так же как и много материалов, которых нельзя было достать в продаже. Морское ведомство открыло нам свои магазины, чем мы и воспользовались». [83]

Через несколько дней «Зарю» посетил и великий князь Константин Константинович. Интересно, что в «полярной записке» Колчака эти визиты не отмечены. Почему – трудно сказать. Хотя в той же записке говорится, что «Зарёй» интересовались адмирал Макаров, полковник А. Н. Крылов (в будущем – выдающийся кораблестроитель, механик и математик), капитан А. К. Цвингман (командир макаровского «Ермака», в будущем – портартурец) и другие «компетентные в морском деле представители». [84]

Всё это можно было бы принять за скрытые антидинастические настроения, но скорее всего молодой Колчак просто не придавал большого значения форме государственного правления, а великие князья и сам император казались ему чисто декоративными фигурами.

Судно загружалось различными продуктами и материалами, оседало, и течь увеличивалась. Большого значения этому не придавалось. Да и некогда уже было доискиваться, где проходит вода. Раздражали лишь частые поломки помпы.

В это же время появились трения между Толлем и Коломейцевым. Началось с того, что последний предложил придать «Заре» статус военного судна. В этом случае вся власть на корабле переходила к командиру, а начальник экспедиции становился как бы его подчинённым. Вполне понятно, что Толль отклонил это предложение. Колчак тоже считал, что военные распорядки мало применимы к условиям научной экспедиции.

Тогда Коломейцев начал настаивать на том, чтобы были чётко разграничены права и обязанности командира судна и начальника экспедиции. Толль уклонялся от решения этого вопроса и, по-видимому, полагал, что лучше исходить из практики научных экспедиций: ведь всё же Нансен распоряжался на «Фраме», а не его капитан. Колчак мало интересовался всем этим, считая, что в общем деле не нужны формальные инструкции: работа всех объединит.

Накануне отплытия в Академии наук состоялось заключительное заседание под председательством Константина Константиновича. Присутствовали Толль, Коломейцев и Колчак. Коломейцев ещё раз поставил вопрос о точном определении его прав и полномочий. В результате была составлена коротенькая инструкция, мало что прояснившая. [85]

В тёплый ясный день 8 июня 1900 года «Заря» отошла от пристани на Неве и взяла курс на Кронштадт. «Нельзя сказать, чтобы проводы „Зари“ были особенно торжественны, – с оттенком горечи писал Колчак, – нас провожало небольшое общество добрых и близких знакомых – и только: вообще в Петербурге, не говоря уже про Россию, многие не знали про нашу экспедицию, но так как большинство „интеллигентного общества“ едва ли знает о существовании Новосибирских островов, а многие едва ли найдут на карте Таймыр или Новую Землю, то было бы странно претендовать на иное отношение». [86]

Отплытие в хорошую погоду, говорят, не очень благоприятная примета. И когда «Заря» выходила в море, какая-нибудь несчастливая звезда, невидимая в солнечном сиянии, наверно, посылала ей свои лучи. Но начиналось всё хорошо.

В Кронштадте «Зарю» гостеприимно встретил главный командир порта и военный губернатор города адмирал С. О. Макаров. Два дня «Заря» загружалась углем, принимала инструменты и взрывчатые вещества. Вечером перед отъездом Толль был приглашён к Макаровым на обед, а на следующий день адмирал с супругой сам явился на «Зарю» и проводил её до выхода за бочки Большого рейда. [87]

Один за другим появлялись и исчезали знакомые с первых кадетских плаваний мысы и маяки. На капитанском мостике поочерёдно сменялись Коломейцев, Матисен и Колчак. Самая тяжёлая вахта, с 12 ночи до 4 утра, называлась «собачьей» – она была несколько укороченной. Режим на три вахты был не из лёгких. На военном судне обычно стояли на пять вахт, а при четырёх уже начинали роптать.

Под рубкой и капитанским мостиком находилась кают-компания. В неё выходили двери кают, где жили офицеры и научные сотрудники (четыре с левого борта и три с правого). В каждой каюте – небольшой столик, койка, умывальник, круглый иллюминатор. В кают-компанию свет проникал сверху – через люк со стеклянной рамой. Посреди стоял большой дубовый стол. На стенах висели портреты Константина Константиновича и Ф. Нансена. Великий князь подарил экспедиции пианино. В свободные часы Матисен исполнял произведения Шопена, Шуберта, Чайковского. Мог по памяти, без нот, воспроизвести финальную сцену из оперы «Кармен». Однако Толлю больше нравилась игра доктора Вальтера: «У него спокойный, звучный, гармонический удар, совершенно отвечающий его характеру». Но доктор редко садился за пианино.

В кают-компании размещалась и судовая библиотека, частью закупленная, частью подаренная друзьями и знакомыми Толля. Преобладали книги по полярной тематике – на пяти языках. Было много художественной литературы, которой охотно пользовалась команда. В. Н. Катина-Ярцева, присоединившегося к экспедиции много позже, поразило полное отсутствие книг по истории, философии и социологии. Видимо, они не интересовали Толля и его друзей.

Через маленькую переднюю из кают-компании можно было выйти на шканцы, то есть на среднюю часть судна, около грот-мачты. Другая дверь вела на бак (в носовую часть палубы), где размещались лаборатории. В одной из них Колчак сложил глубинные термометры, градуированные цилиндры и другую свою технику. Здесь он впоследствии работал. По соседству располагались лаборатория Толля, фотолаборатория, где возились с фотопластинками Матисен и Бируля, и зоо-ботанический кабинет, где занимались Бируля и Вальтер.