Шрифт:
— Ух ты! — засмеялся Вадим. — Как ты на них. С чего бы это? А… понимаю. Мой тебе совет, — сказал художник. — Не признавай своей ошибки. Напусти на себя такую загадочную молчаливость… Барышня твоя сама прибежит и от любопытства лопнет! «А ты в ответ — только да и нет». И никаких объяснений! Она всё сама придумает. Проверено, — вздохнул Вадим. — А с Петькой совсем не разговаривай.
Но выполнить этот совет было трудно. Петька и Катя явились на третий день в клуб и взялись помогать Лёшке развешивать рисунки.
Столбов говорил без остановки, как радио. Он приволок откуда-то стремянку, и не успел Лёшка ахнуть, как Петька уже сидел на самом верху, скрючившись как обезьяна, и пробивал в стене дырки для пробок, чтобы прикрепить к ним трубу, а уж от этой трубы на нитях должны были вывешиваться картины Вадима.
— Это надолго! — кричал он. — Прочно! Удобно. Я в школе такую выставку устраивал. Это для сменной выставки самое то! А так исковыряем стенку и толку никакого.
«Рассказала ему Катя или нет? — гадал Кусков. — Скорей всего нет, а то он бы драться полез. И чего она в нём нашла? Ведь — лопух!»
Катя работала молча, стараясь не смотреть в Лёшкину сторону. Сухой белой тряпочкой она аккуратно протирала стекло.
«И всё-таки, — думал Кусков, — есть в этом Петьке что-то такое, чего, наверное, нет во мне».
В этот момент Столбов с размаху долбанул себя по пальцу.
— Иэ-э-э-эх! — рявкнул он, скатываясь со стремянки. — Ну спасибо! Ну спасибо!
Он обежал всю комнату, размахивая рукой:
— Ах! Хорошо! Ах!
И через минуту опять сидел наверху и яростно колотил молотком.
Приходили Катины братишки и сестрёнки. Стояли стайкой, как утята, моргали в такт ударам и поводили носами за трубой, которую клали на крюки Петька и Лёшка.
— Хочу гвоздь колотить! — ныл самый маленький. — Хочу стенку молоточить!
— На! — сказал Петька, подсовывая ему обрубок доски и два гвоздя. — «Молоточь»!
«Он — добрый, — подумал Лёшка. — А я? «Сам же себя полюби беспредельно…»
— Ну, всё! — сказал Петька, прилаживая последнюю трубу под карниз. — Пойдём в мастерскую, заберём у художника последние работы и будем развешивать.
Они вышли на улицу. И Кусков увидел в самом дальнем конце её две знакомые фигуры! Да! Ошибиться было нельзя. Там егерь Антипа Пророков разговаривал с Иваном Ивановичем. Издалека был виден белый верх его морской фуражки.
«Явился!» — со злостью подумал Кусков.
— Пойдём дворами! — предложил он. Они вышли на соседнюю улицу, и здесь их нагнали три легковые машины.
— Кусков! Сынок! — услышал Лёшка знакомый голос и обернулся. В первой машине сидел отец.
Глава двадцать вторая
«Не стая воронов слеталась…»
— Кто это? — спросил Петька.
— Так… — нехотя ответил Кусков. «Что это, — подумал он, — охота за мной, что ли, началась? Там этот Иван Иваныч стоит, здесь отец прикатил!»
— Сынок!
Из машины вышел Кусков-старший.
— Это твои друзья? — спросил он ласково. — Здравствуй, мальчик! Здравствуй, девочка.
— Иди в машину, я сейчас, — пробормотал Лёшка.
— Так это твой папа? — спросила Катя шёпотом. — Он за тобой приехал?
— Да не знаю я! — отмахнулся Лёшка.
«Вот деревня несчастная! Наверняка уже всё про меня известно! И что из дома ушёл, и что меня отчим ищет! Наверняка дед Клава уже всем всё разболтал. Небось на каждой скамеечке, на каждом крылечке старики обо мне говорят!»
— Слушай! — сказал вдруг Петька тревожно. — Я вон того, тощего — вон на заднем сиденье развалился, — я его где-то видел! Честное слово, только никак вспомнить не могу где…
— Ты что! — зашептала Катя. — За ним отец приехал, а ты вмешиваешься… Это их семейное дело…
— Знаю я этого парня! Видел я его! — бормотал Петька. — Я вспомню, обязательно вспомню…
Кусков вслед за отцом влез в машину и увидел в зеркальце, что Петька тревожно и испуганно глядит ему вслед. Машина рванула с места. Петькина фигурка уменьшилась и исчезла за углом дома.
— Ты чего приехал? — спросил Лёшка.
— Соскучился! — засмеялся Сява, отвечая за отца. — Просто извёлся весь — день не спит, ночь не ест!
Отец тоже засмеялся.
— А я люблю эти места! — продолжал Сява. — Уж лет пять сюда наведываюсь. Замечательные здесь народные промыслы!