— Мне подарил ее один странник духа. Я спас его маленькую внучку.

— Можешь назвать его имя?

— Кимлок.

Когда Маппо заговорил снова, в его голосе ощущалась непонятная подавленность.

— Как бы этот Кимлок ни любил свою внучку, его подарок несравним с тем, что ты сделал для него. Скажу тебе больше: он подарил тебе не просто магическую вещицу на все случаи жизни. Ты ему не рассказывал, что намереваешься искать Тре-молор?

— Нет. Это я хорошо помню.

— А он не прикасался к тебе? Допустим, пальцем или ладонью?

— Он хотел узнать историю моей жизни. Я отказался. Может, он и коснулся меня, а я не заметил.

— Скорее всего, так оно и было.

— Я не сержусь на него за это.

— Сдается мне, он знал, что тебя ожидает.

А в лабиринте продолжалась битва с Тремолором. По-прежнему трещали корни под натиском странствующих и диверов. Казалось, ничто не могло остановить их упрямого приближения к дверям Дома Азата.

Апсалара прибавила шаг, потом бросилась бежать, устремившись к арке ворот.

— Подожди! — заорал Скрипач, вращая головой по сторонам. — Я чувствую, нам подстроена новая ловушка!

Он не ошибся. С неба хлынул поток ледяной воды. Из открывшегося магического Пути показалась голова громадного дхенраби, обвитая водорослями. До чудовища было не более полусотни шагов.

Осиный рой устремился навстречу дхенраби и бесследно исчез в его пасти.

Из разверзнутого портала вынырнули еще три дхенраби. Соприкасаясь с корнями лабиринта, вода прожигала их насквозь. Потом она исчезла. Дхенраби остались висеть в воздухе.

Скрипач мгновенно вспомнил их плавание по Кансуанско-му морю. Но тогда им угрожал один странствующий. Здесь была целая стая. Диверы. А в мешке — ни одной «шипучки».

Только сейчас Скрипач ощутил, какой могучей силой обладают гончие. Волны этой силы напоминали дыхание драконов. Магия. Древняя, как сами гончие. Ее потоки понеслись к дхенраби. Шан набросился на первого дхенраби — вожака стаи. Он бесстрашно прыгнул в усеянную острыми зубами пасть и… исчез в ней. Дхенраби попятился назад. На его морде отразилось нечто вроде недоумения.

Геара бросилась на второго дхенраби. Тот повел себя по-иному: он не проглотил Гончую, а прокусил ее сотнями своих острых зубов, заживо сдирая шкуру. Поток магической силы иссяк, но Геара не сдалась. Ей удалось прорваться внутрь дхенраби, устроив ему и себе мучительную смерть.

Клык и Барэн помчались к остальным двум чудовищам. На месте осталась только Слепая.

Первый дхенраби бился в судорогах, силясь удержать закрывающийся Путь. Его громадное тело сминало стены лабиринта. Лапы и руки пленников Азата неистово махали, надеясь вырваться из заточения. Вскоре рядом с первым упал и второй дхенраби.

Крокус схватил Скрипача за руку и насильно развернул лицом к Тремолору.

— Оставь это зрелище гончим. К нам летят новые гости. Сапер поднял голову и увидел: с другой стороны к Тремолору приближалась живая черная туча. Мухи-кровососки!

Забыв о дхенраби и о гончих, путники побежали к Тремолору.

Пробегая под аркой, увитой высохшими безлистными стеблями плюща, Скрипач увидел, что Апсалара уже достигла крыльца. Обеими руками она взялась за тяжелое кольцо дверного засова и стала его поворачивать. У нее напряглись руки и плечи.

Дверь не открывалась. Апсалара сделала новую попытку и отошла. Скрипачу показалось, что дверь оттолкнула ее. Когда остальные подбежали к крыльцу, Апсалара повернулась к ним. У нее было испуганное и растерянное лицо.

«Тремолор не пожелал открыть нам двери».

Сапер остановился и вскинул голову.

Живая черная туча неумолимо наползала.

Там, где красноватый гранит вновь скрывался под известняком, а внизу, насколько видел глаз, простиралась глинистая равнина, им встретилась первая джагатская гробница.

Лишь немногие из дозорных и солдат головных отрядов «собачьей упряжки» обратили на нее внимание. Ее приняли за древний могильный столб. Удлиненная каменная глыба клонилась к югу, словно указывая направление на Арен.

Пока солдаты готовили повозки к спуску с крутого склона, капрал Лист повел Дюкра к этой гробнице.

— Их младший сын, — тихо сказал капрал, глядя на грубо отесанный камень.

Историку было жутковато глядеть на парня. Дюкру казалось, что сейчас он смотрит в лицо отцу, горюющему о потере любимого сына. За двести тысяч лет это горе ничуть не изгладилось и осталось таким же обжигающим, будто юного джагата убили только вчера.