— Но даже в этом случае я не исключаю личного сведения счетов.

— А откуда вам все это известно? — нахмурилась Фелисина.

Свои слова лысый человек предварил легким насмешливым поклоном.

— Я прошел богатую школу жизни. Сначала вор, потом жрец, теперь историк. Я прекрасно знаю, в каком тяжком положении нынче оказалась родовая аристократия.

Фелисина уставилась на него во все глаза, ругая себя за недогадливость. Даже Бодэн, явно слышавший их разговор, с любопытством подвинулся ближе.

— Так ты — Геборий? Геборий Легкокрылый?

Геборий поднял изуродованные руки.

— Правда, крылышки мне успели подрезать.

— Так это вы переписали историю? — спросила Фелисина. — Обвинили знать в предательстве?

Геборий изогнул кустистые брови, делая вид, будто встревожен такими словами.

— Да хранят меня боги от подобных обвинений! Просто иной взгляд на исторические события. Всякий философ имеет на это право. Так говорил Дюкр на суде, выступая в мою защиту, да благословит его Фенир.

— Только императрица не захотела слушать никаких оправданий, — напомнил ему улыбающийся Бодэн. — Ты и по ней проехался. Назвал убийцей да еще имел наглость заявить, будто она скверно управляет империей.

— А ты, поди, читал какой-нибудь запрещенный памфлет?

Вместо ответа Бодэн заговорщически ему подмигнул.

— В любом случае, — продолжал Геборий, — твоя сес… адъюнктесса позаботится, чтобы ты добралась до невольничьего корабля. Я слышал… исчезновение твоего брата в Генабакисе подкосило вашего отца. А еще я слышал, будто бы твой брат замешан в государственной измене. Эти слухи и настропалили твою сестру. Решила смыть позор с вашего рода. Или я ошибаюсь?

— Нет, Геборий, вы не ошибаетесь, — с горечью подтвердила Фелисина. — Мы с Таворой разошлись во мнениях, и теперь вы видите результат.

— Во мнениях по поводу чего? — спросил историк. Фелисина промолчала.

Цепь арестантов неожиданно всколыхнулась, будто затронутая ветром. Караульные встали навытяжку и повернулись в сторону Западных ворот. Фелисина побледнела: на площадь въехала ее сестра Тавора, а ныне — адъюнктесса Тавора, унаследовавшая этот титул от погибшей в Даруджистане Лорны. Она восседала на породистом жеребце.

«Наверняка из наших конюшен», — подумала Фелисина.

Рядом с адъюнктессой ехала ее вечная спутница Тамбера — миловидная молодая женщина с волосами цвета меди. Никто не знал, откуда она родом, однако это не помешало Тамбере стать ближайшей помощницей Таворы. Следом за обеими женщинами двигалось два десятка кавалерийских офицеров и полк легкой кавалерии. Судя по необычному виду солдат, те явно были иноземцами.

— Забавно, ничего не скажешь, — пробормотал Геборий, разглядывая всадников.

Бодэн подался вперед и, поглядев на солдат, смачно плюнул.

— «Красные мечи». Защитнички имперских интересов.

Историк с нескрываемым любопытством обернулся к нему.

— Что, Бодэн, поносило тебя твое ремесло по белу свету? Может, и Аренскую гавань видел?

Разбойник с напускным безразличием пожал плечами.

— Пришлось. А потом, — добавил он, — в городе уже больше недели болтали об этих молодцах.

Ряды «красных мечей» зашевелились. Руки в кольчужных перчатках сжали оружие, остроконечные шлемы качнулись в сторону адъюнктессы.

«Тавора, сестра моя, неужели исчезновение нашего брата так сильно ударило по тебе? Неужели его прегрешения показались тебе настолько серьезными, что ты решила отомстить и ему, и всем нам? Но этого тебе показалось мало; ты захотела доказать свою безраздельную верность императрице, пожертвовав мамой и мною. Неужели ты не понимала, что любая дорога все равно оканчивается у врат Клобука? Маме повезло больше; сейчас она рядом со своим любимым мужем…»

Тавора бросила беглый взгляд на всадников, затем что-то сказала Тамбере. Помощница адъюнктессы послушно развернула свою лошадь в направлении Восточных ворот.

Бодэн в который уже раз хмыкнул.

— Выше нос! Час Алчущих кончился. Начинается «веселый час». Желаю вам дожить и до его конца.

Одно дело назвать императрицу убийцей и совсем другое — предугадать следующий ее шаг.

«Если бы только они прислушивались к моим предостережениям», — подумал Геборий, когда цепь арестантов тронулась и железо кандалов впилось ему в лодыжку.

Люди благородной внешности и утонченного воспитания в непривычных условиях всегда проявляли слабые стороны своей душевной организации. Они начинали призывать к милосердию и справедливости, вспоминали о незыблемости законов, без которых любое государство погружается в хаос. Для них это было проще, нежели оказать вооруженное сопротивление. Как ни странно, высокопарные слова разжигали ненависть бедноты куда сильнее, чем роскошное убранство домов.