– Вы же знаете... – вспыхнул он.

Русти впервые увидел, как краснеют альбиносы.

– Я лучше буду меняться с кем-нибудь вахтой по кухне...

– Ну-ну – я шучу, – поспешил успокоить его Сандерс. – Для вас, Ник, – конечно же – исключение...

– Дайте-ка сяду я... Вы тут совсем скисли, – миссис Шарбогард, с нетерпением потирая руки, заменила охотно передавшего ей карты Русти.

Ник – впервые Русти видел его проявляющим нервозность – рывком встал и, буркнув нечто вроде того, что желает всем присутствующим приятных сновидений, ему же завтра рано вставать на дежурство, быстрыми шагами удалился из отсека.

– Господи! Как вы не понимаете? – неожиданно подала голос занятая до той поры попытками скормить вконец загнанной и офонаревшей от валерьянки Марго крошки бисквита мисс Ульцер. – Это же просто садизм! Изощренный садизм! Никто и никогда не переиграет этого вашего Шпилли, и мы будем висеть над дурацким Фомальгаутом до тех пор, пока на Нимейе все не свихнутся окончательно и не перебьют друг друга! А у меня там работает племянница. По контракту. Только что закончила колледж! Боже мой! Наше положение – безвыходно! Нас не отыщут во веки веков! Решат, что мы просто не вышли из Подпространства...

– Уймитесь, мисс... – неприятным, скрипучим голосом остановил поток ее излияний Колдун. – Наш друг, – он коротким жестом указал на Русти, – заверяет нас, что Шпилли никогда не передергивает... Ну а если положение и впрямь станет безнадежным... – тут Маддер опустил взгляд на по-прежнему прикованный к его руке кейс, – то я попробую... Я попробую сделать его менее безнадежным. И Бога ради, прекратите крошить на ковер...

На минуту все – и даже, кажется, Шпилли – воззрились на Колдуна. Но тот, ничем не означив какого-либо желания продолжать разговор, поднялся с места и, пожелав всем приятных сновидений, удалился.

Окончательно обалдевший от событий этих не самых спокойных в его жизни суток и твердо решивший, что утро вечера мудренее, Русти последовал примеру дока Маддера.

Дойдя до крохотного – словно на детей рассчитанного – камбуза, он застал там Ника, задумчиво сидящего перед рюмкой сливовицы: «Леди» была основательно загружена спиртным – прямо-таки летучий винный погребок какой-то, что, однако, было и неудивительно, учитывая перевозимый ею контингент пассажиров последнего рейса. Русти молча уместился на второе свободное место за откинутым разделочным столиком, взял свободную – хрустальную вроде емкость и нацедил и себе немного «огненной воды». На строение у него было из рук вон.

– Так вы в карты не играете, гошподин Флаэрти? – спросил он у молчаливого альбиноса, произведенного им «де-факто» в собутыльники – У меня был один жнакомый – на «Георгии Победоношце» – навигатор по имени Михаил... Он вот тоже – карты в руки – ни-ни. То ли из баптистов был, то ли из этих... штароверов... Обштоятельный мужик – хотя и по фамилии Шебутной. «Шебутной» – это по-рушшки ожначает што-то вроде «рашторопный», в шмышле – наоборот. Шложное, одним шловом, понятие... Один раж только, говорят, в карты глянул – и то: кэпу Тоцкому шерез плечо – когда он в плену на Харуре с Кривым Шайтаном на жизнь и швободу твоего экипажа в «покер» режалшя. Туг уж у каждого в рашкладе интереш был, шоглашитешь, миштер. «Дурень, – говорит, – вот ровно, как миссис Шарбогард давеча. – Ш бубей ходи! И што же – кэп его пошлушал и отыграл-таки кораблик швой назад, да и Шайтана шамого еще чуть без шганов не оштавил... А Майкл так год потом грех жамаливал – вше поштом да молениями. Ребята от него вше дожнавались: как это он про бубны допер, ешли шроду карт в руки не брал? Одного джину на него бочку извели – на разговение – так нет! Кремень мужик: так и не призналшя. „Божье, – говорит, – Шлово мне было“. Вот так, жначит. А вы тоже из этих?

Тут Русти скосился на налитую стопку и кашлянул. В образ истово верующего страстотерпца сей предмет как-то не вписывался... Разве что – на разговение...

Ник, проследив его взгляд, молча подхватил емкость со стола и, буркнув «Прозит!» – отсалютовал ею боцману и опрокинул в себя. Русти последовал его примеру.

Принятая толика живительной влаги сообщила угрюмому молчуну чуток разговорчивости.

– Нет, я не баптист, – сообщил он, раз уж все равно пришлось раскрыть рот, чтобы поместить в него закуску. – Протестант – по крещению. А вообще-то – безразличен к таким материям... Пусть доказательством бытия Божия занимаются те, кому за это деньги платят... А что до карт – извините, офицер, – у меня с ними связаны неприятные воспоминания. Чисто личного характера...

– Ну – ижвините, миштер, ешли я жадел ваши щувштва... – придав своему голосу должную глубину, процедил боцман.

Такой прием обычно сразу заставлял собеседника ощутить себя бесчувственным злодеем, причинившим старшему интенданту Раусхорну своими психологическими вывертами море страданий.

Сработало и сейчас.

Николас Флаэрти зарделся – второй раз за этот вечер – и снова налил сливовицы – себе и Русти.

– Видите ли, мистер Раусхорн, – подумав, начал он, – азарт карточных игроков – это, пожалуй, самый большой недостаток мой и моего брата – Питера... Вы, наверное, уже слышали от кого-нибудь нашу с ним историю?

Русти кивком подтвердил это предположение и с достоинством отпил сливовицы.

– Только вот, в отличие от меня, Пит и до сих пор не прочь перекинуться в картишки, а для меня это развлечение – теперь навек под запретом. Видите ли, когда я еще только стажировался в Службе, мне пришлось как-то быть ночным дежурным в полевом госпитале на Седых Лунах. Служба любит именно там «обкатывать» новичков. И действительно – там уж действительно с человеком случается все, что только может случиться...