Вытащил на броню солдатские автоматы, быстро разобрал их и бросил части внутрь машины.

— Все, возвращайтесь на пост.

— И без шуток, — предупредил и Туманов, хотя говорил скорее ради того, чтобы поддержать самого себя хоть в каком-то транспортабельном состоянии.

— Пошел, — одновременно хлопнули по броне, словно по крупу лошади.

БТР потоптался, разворачиваясь, и затем с места взял в карьер. Спецназовцы побежали к лесополосе, но как только бронетранспортер исчез из виду, пригнулись и свернули к овражку, воровато пробиравшемуся к развалинам поселка. Не менее воровато крались к домам и спецназовцы. Собственно, крался Заремба, а Туманов, совсем никакой, машинально повторял его движения — полз, откидывался, замирал, пробовал делать перебежки. А когда спросил, далеко ли еще, подполковник понял: он ничего и не видит.

— Крепись, Василий. Нам еще держать границу. Неизвестно где и какую, но держать, — убежденно шептал подполковник, не боясь пафоса и подтягивал под себя земное покрывало. — Не может страна без границ перед врагом и всякой тварью.

— Да, — слабо соглашался пограничник. И спрашивал неизменное спасительное для себя: — Скоро?

— Рядышком. Мы уже на нейтральной полосе. Заляжем под бочком теперь у чеченцев, пока доблестные федеральные войска не прочешут все лесополосы. Отоспимся зато. Как насчет поспать?

— Хоть сейчас.

— Сейчас нельзя. Кто ж нам позволит-то такую наглость — белым днем в чистом поле животы греть. Не пляж.

Последняя фраза неожиданно напомнила про Нину. Почему-то захотелось заговорить о ней, и зашел издали:

— Как, ты говоришь, однажды назвал свою судью? Какая-то светлость…

— Ваша светлость.

— Красиво. Вернемся, возьмем твою «Вашу светлость» и махнем на один из черноморских пляжей. А то лето пройдет — и кроме как в грязь, никуда не окунемся.

— Заметано, — опять слабо согласился капитан.

А Заремба, себе удивляясь, говорил и говорил, лишь бы Туманов продолжал идти и бороться за себя. И даже когда заползли под развороченные авиабомбой плиты разрушенного дома, не сразу уложил больного, а разлил остатки спирта:

— За ребят. И быть добру.

Хотя добро впереди и не просматривалось. Вениамина Витальевича он, конечно, попытается разыскать. И не ради того, чтобы посмотреть ему в глаза — от сентиментальности тому ни холодно, ни жарко. Он заставит, во-первых, его раскошелиться, и не теми копейками, что нарисовал в Чкаловском — памятники на могилы нынче не дешевы, а ребятам он их поставит в полный рост.

А во-вторых, и главных, — узнает, кто и почему дал команду войскам бомбить группу.

Никуда Вениамин Витальевич не денется, скажет, хотя бы в обмен на сумку с документами. А нет — можно попробовать самому разобраться в магнитофонных записях и накладных-обязательствах. И потом оценить и решить, кого заставить плясать уже под свою дудку. Танец не кончился, господа. Он только начинается. И вы пока не знаете, что музыкантов перекупили и мелодия польется не та, что заказывали вы…

Туманов постанывал, беспокойно ворочался, и подполковник подсунул ему под бока рюкзаки. Сам принялся внимательно осматривать место, где планировалось пробыть минимум суток трое. Вынужденно пропел:

— Ничего, ничего, ничего хорошего.

Поселок пострадал от авианалета где-то год назад, потому что развалины уже покорно зарастали бурьяном. Вещи из-под обломков давно выбрали: одежду на тряпки, мебель на растопку. Ближайший жилой дом стоял метрах в ста, на счастье разведчиков огороженный высоким бетонным забором. Невдалеке шуршала под колесами машин дорога, но руины могли привлечь водителей лишь возможностью использовать их как туалет. В поселке, надо полагать, ни мира ни войны. И никто никогда не признается, за кого он — за дудаевцев или за федералов. Потому как ни те, ни другие не могут обеспечить защиту и безопасность. На гражданских войнах люди выживают, если стоят сами за себя.

— Только бы никого нелегкая не принесла, — продолжал размышлять Заремба. В то же время успокаивая себя: — А что здесь ловить, что искать?

Глянул на рюкзак под спиной у пограничника. Потянулся к нему, намереваясь достать пару гранат и приготовить их под растяжки для прикрытия. Но поразмыслил и отказался: бродячая собака побежит или кошка, заденет лапой — и греметь взрывам. А зачем лишнее внимание? Чай, не женщины…

Пристроился рядом с капитаном, положил голову на один из рюкзаков. Солнышко дотягивалось до ног, припекало. Захотелось снять ботинки, чтобы лучи коснулись натруженных и потных ног, но лень оказалась сильнее. Сильнее желания двигаться, шевелиться, даже думать. Как много значило прикосновение головы к подушке! Слабость расплылась мгновенно, пугая темпом распространения и жесткой хваткой.

— Нет, — отринул дрему подполковник. Сел, огляделся еще раз. Вокруг в природе полуденная дрема, ничего тревожного и подозрительного. Может, и в самом деле минуту прикорнуть сейчас, а ночью посторожить?

Еще не разрешил себе подобного, но мысль сама по себе оказалась сильнее приказа. Снова устроил голову на рюкзаке и прикрыл глаза. Под спину попал камешек, но сил хватило только на то, чтобы на ощупь проверить около себя автомат. Мысленно представил циферблат часов, вгляделся в самый низ, в цифру «6» — проснуться в это время.