Шрифт:
Тут-то, однако, и начинается самое интересное. При столь резкой (до «нельзя терпеть») несовместимости между Добром и Злом мы вдруг встречаемся (NB! — разумеется, речь идет о литературе) со странным стеснением сил Добра в используемых средствах борьбы. А именно — есть вещи, которые применить вроде бы и чешутся руки, но — нельзя… Нельзя, например, бить в спину. Нельзя предавать. Нельзя то, нельзя это. Нельзя. Аргументация очень любопытна: «тогда я стану таким, как они».
Вообще, у Добра и Зла есть свои, так сказать, традиционные методы борьбы друг с другом, свои привычки, повадки и даже излюбленное оружие.
Об этом последнем — несколько подробнее: именно на таких примерах можно что-то понять. Так вот, обратим внимание на такой мелкий технический момент, как излюбленное, собственное оружие Великих Сил. Разумеется, в сложной ситуации и Добро, и Зло пользуются тем, что попадется под руку — ну хоть палкой или камнем, если уж нет ничего другого. Зло и Добро палят друг в друга из аркебуз, дырявят друг друга стрелами, но всё-таки, если можно выбирать, то известно, что они выберут.
Перечитайте любимые книги с этой точки зрения. И станет видно: оружие Добра — Меч, оружие Зла — Яд.
Яд — излюбленное средство Зла, которым Добро не пользуется почти никогда (еще раз напоминаем, речь идет о литературе!) Яд — подлое оружие; его применяют тайно: подсыпают в чашу с вином, или вливают в ухо спящему. И само действие яда — тайное: яд невидимым образом разрушает тело изнутри. Он проявляется вовне — подозрительной синевой, пеной на губах, судорогами — в последнюю очередь, когда всё внутри уже убито. Яд распространяется из глубины наружу.
Напротив, меч поражает врага извне. Хороший удар пробивает кольчугу, рассекает корчащееся тело врага, и достигает его сердца. Меч невозможно скрыть (подлые удары наносят скорее кинжалом с отравленным лезвием). Сражение на мечах — это сражение лицом к лицу, жестокое, но честное. [238]
С другой стороны, меч страшен только тому, против кого он обращен. Чем крепче герой держится за рукоять своего Экскалибура или Дюрандаля, тем лучше. Меч — любимец своего владельца, зачастую он носит имя, он больше похож на живое существо, чем на вещь. Меч — друг своего хозяина. Напротив, яд опасен и для самого отравителя. Яд, в некотором смысле — потустороннее вещество: он может в любой момент убить самого отравителя, если тот не будет достаточно осторожен. Продолжая сравнение, можно сказать, что яд — нечто вроде злого духа, вызванного заклинаниями из Внешней Тьмы, духа связанного, но всегда опасного и непредсказуемого. Яд заключают в склянку с притертой пробкой, как сказочного джинна в кувшин, или хранят в перстне, под охраной драгоценного камня.
238
Именно поэтому сознательное переворачивание этого отношения производит столь сильное впечатление. У Александра Дюма Диана де Меридор убивает виновных в смерти Бюсси с помощью «аква тофана» именно потому, что Дюма неодобрительно относится к мести и пытается показать нам, что любая попытка мщения, даже праведного, неизбежно приводит ко злу. Не случайно тема яда возникает (хотя и не используется) и в «Графе Монте-Кристо» — то есть в книге, специально посвященной мщению. Напротив, у Шекспира, считающего отмщение моральным долгом (пусть и очень тяжелым), «все правильно»: зло пользуется ядом, добро вооружено шпагой.
Интересно отметить, что подобное отношение к средствам насилия распространяется не только на людей. Почему-то крупные хищники с их зубами и когтями вызывают не только страх, но и восхищение — даже у тех, кто знаком с ними не понаслышке. «Лев хороший и красивый», говорят зулусы, у которых львы похищают скот; а европейские рыцари благоговейно изображали львов и медведей на своих щитах и знаменах. Но отношение к ядовитым тварям всегда было одинаковым: даже альбигойцы, постники и аскеты, считали грехом убийство любого живого существа за исключением змеи. [239]
239
На самом деле это отголосок древнейшей из арийских традиций. У зороастрийцна все ядовитые твари однозначно относятся к категории храфстра — то есть тварей дьявола, воплощений вредоносных дэвов, заслуживающих только уничтожения. Благоверный зороастриец должен всё время носить при себе палку для уничтожения змей.
И за великими образами Меча и Яда нам видятся иные, древние тени — тех времен, когда оружие было живым. Меч — это, собственно, искусственный коготь или клык, яд — это созданное в реторте алхимика жало. Верный Меч и Коварный Яд — ни что иное, как иные обличья Пса и Змеи, старейшего помощника человека и старейшего его врага.
Это может показаться странным. Собака давно уже считается «нечистым животным», а змея, напротив, довольно-таки популярна в качестве символа «мудрой восточной мудрости». Любопытно, что, согласно православным обычаям, собаке нельзя давать человеческое имя и впускать в церковь (а вот кота, наоборот, можно было назвать Васькой и держать хоть при алтаре). Впрочем, до змеепоклонничества Церковь не доходила — отчасти из-за слишком глубокого отвращения к ползучей твари, отчасти из-за известного библейского эпизода, однозначно указывающего, кто именно обычно предпочитает обличье пресмыкающегося. Мудрая индийская цивилизация даже обожествила «нагов», — хотя, надо заметить, на пользу ей это не пошло.
Все это, однако, неудивительно. Старые и благополучные народы (как и отдельные люди) склонны забывать о своих более уже ненужных друзьях, и проявлять всё больше благожелательного интереса к врагам, которые кажутся уже безопасными… Вряд ли хоть кто-нибудь сейчас, глядя на овчарку, гоняющуюся за мячиком, вспомнит о том, что перед ним — потомок героев, о которых в «Авесте» сказано: «Защищающие стада собаки взойдут на небо вместе с людьми«. Еще чего! Собачья преданность хозяевам давно уже стала синонимом подлой услужливости и сервильности… то ли дело внутренне свободные существа, не знающие ни преданности, ни благодарности! И глубоко символичен тот факт, что среди обогатевшей приблатненной шоблы вошли в большую моду разного рода экзотические пресмыкающиеся гады, вроде крокодилов, а из собак они предпочитают держать полусумасшедших стаффордов и питбулей.
Но, впрочем, и собака, и змея — тоже символы, а именно — символы определенных отношений. Так, собака верна своему хозяину, иногда до глупости, до смешного, но такова уж её природа. Мы говорим о «собачьей преданности», так вот, собака — это преданность. И, наоборот, змея — это предательство.
Здесь мы попытаемся коснуться очень сложной темы, а именно того, как обычно выглядит (в книгах) обращение человека ко злу.