Она сидела в лодке, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди. Сначала она пустила лодку дрейфовать, и лишь отдалившись от берега на немалое расстояние, начала грести. Она всегда боялась пересекать озеро, потому что так и не научилась плавать. Никто так и не удосужился научить ее. И ночь была такая темная, и вода, и небо, хотя луна и светила. А сосны и ели казались такими высокими, такими грозными. Слышались какие-то шорохи. Заухал филин, и она так перепугалась, ей показалось, что наступил конец света.

Если бы ее поймали, то это было бы хуже всего остального, ее бы просто отправили в психиатрическую лечебницу. В клинику Меннингера в Топеке, штат Канзас. В этом преимущество богачей: имеешь возможность платить за самый лучший дурдом. Бет закрыла глаза, вспоминая, как Луанна заехала за ней в больницу в своем маленьком белом открытом «форде» с красной обивкой, купленном ей отцом, когда она поступила в колледж.

Она сидела на стуле в приемном отделении больницы, длинные рукава прикрывали повязки на запястьях. Господи, как же неловко она себя чувствовала! Медсестра, сидящая за столиком, не смотрела на нее, и люди, снующие туда-сюда, тоже на нее не смотрели. Но все знали, что она там сидит. Все. Так всегда бывает в маленьких городках. Она представляла себе, как они сплетничают о ней.

И еще Луанна, заставляющая ее ждать, наказывая ее еще больше. Бет уставилась в пол, считая квадратики бледно-желтого линолеума, чередующиеся с серыми и белыми.

Казалось, прошла целая вечность, но наконец дверь отворилась, появилась Луанна собственной персоной и, нетерпеливо тряхнув светлыми волосами с безукоризненной стрижкой, сделала ей знак идти.

Если не шел снег или такой ливень, когда люди вспоминали о всемирном потопе, Луанна держала машину открытой. Бет Кэрол знала, что это рисовка – чтобы все в городе могли увидеть, что Луанна Барнз, старшая и самая красивая из сестер Барнз, приехала домой из колледжа. Если бы они только знали, как презирала она и их, и весь этот паршивый городишко.

Но по отношению ко мне она не чувствует даже презрения, думала Бет, плетясь за блистательной Луанной. Длинные загорелые ноги в теннисных шортах, на отвороте блузки – значок студенческого клуба, подаренный ее последним приятелем. Золотые волосы, где каждая прядка знает свое место.

Она оставила машину позади дома, там, где ее никто не мог увидеть. Кровь прилила к щекам Бет, когда она увидела, что верх машины поднят.

– Залезай, – приказала Луанна, сердито сверкнув глазами.

Она послушалась, аккуратно закрыв за собой дверцу. Луанна терпеть не могла, когда хлопали дверцей. Бет сидела молча, а Луанна, плотно сжав губы и глядя прямо перед собой, вела машину.

На главной улице, которую они никак не могли миновать, из кондитерских выходили ребятишки, прохожие рассматривали витрины магазинов. Окна прачечной, химчистки, мелких магазинчиков казались особенно чистыми и блестящими после недавнего дождя, над сосновым лесом, простирающимся до горизонта, зависли последние тучки.

– Видишь всех этих людей? – сказала Луанна, не глядя на нее. – И все они только о тебе и говорят.

Холодно-презрительный тон сестры заставил Бет вздрогнуть.

– Знаешь, что я однажды слышала? – продолжала та. – Что, слава Богу, Элис Барнз умерла и не дожила до такого.

Бет было так плохо, что она подумала, есть ли на земле такое место, где ей было бы хуже, чем в данную минуту. Она прижалась к дверце, стараясь быть как можно дальше от Луанны.

– Я умоляла папу не посылать меня за тобой, – сказала она. – Я умоляла его. Мне пришлось звонить ему на работу шесть раз. Папа, прошу тебя, говорила я, пошли кого-нибудь другого. Пусть поедет экономка. Любой. Я не желаю видеть эту потаскушку. Вообще никогда.

Бет низко опустила голову.

– Ты опозорила всю нашу семью, – сказала Луанна. – Ты сделала нас всеобщим посмешищем. Ведь ты понимаешь это?

– Мне очень жаль, что так вышло, – прошептала Бет, жалея, что она еще жива, жалея, что, когда резала себе осколком от разбитой бутылки вены, не довела дело до конца.

– Бадди Хэтчер! – с презрением выплюнула это имя Луанна. – Люди нашего круга не позволят таким типам, как Бадди Хэтчер, даже приближаться к себе, разговаривать с ними. – Она энергично тряхнула головой. – А ты, Бет Кэрол Барнз, позволяешь белой грязи вроде Бадди Хэтчера тискать себя, трогать себя своими грязными лапами. – Она замолчала, стараясь сдержать слезы ярости.

– Все было не так, – пробормотала Бет, поражаясь, как это Луанне удалось выразить все то, что происходило между ней и Бадди так, что это казалось ужасным и грязным. Ей ни с кем не было так хорошо, как с Бадди. Единственно, что ей хотелось, это кого-то любить, принадлежать кому-то. И чтобы ее любили. Ей хотелось вцепиться в лицо Луанне, заорать на нее, потребовать, чтобы она остановилась: «Остановись сейчас же! Не смей так говорить, ты, дрянь!»

– Наверное, он здорово потешался надо всем этим, – сказала Луанна с презрительной гримаской. – Белая грязь вроде него тискает одну из сестер Барнз. Представляю, как он рассказывал своим приятелям в туалете о том, как тискался с Бет Кэрол Барнз. Да, да, дочерью самого Милларда Барнза. Наверное, чувствовал себя героем. – Луанна повернулась, и Бет почувствовала, как эти синие холодные глаза буквально пронзили ее. – Ты меня слушаешь, Бэт Кэрол? – сердито спросила она.