— Я к тебе по делу.

— Понимаю, что не по любви.

— А раз понимаешь, пригласи сесть.

— Садись.

— Что это такое все? — спросила она, садясь и кивком указывая на берестяные свитки на столе.

— Доносы, — сказал Яван.

— Что-то много очень. Вот уж не думала, что в Земле Новгородской столько умеющих писать.

— Писать и записывать — грунки разные, — заметил Яван. — Новгород — не Псков. Четверо писцов стараются, на торге. С утра до вечера, не разгибаясь, за плату добрую. За две дюжины сапов напишут на кого угодно и что угодно. Оно, конечно, больше ремесленники балуются, но бывает, что и купцы, а то и укупы из тех, кто деньгами затруднен. И то сказать — выгода.

— Какая же?

— Ну, как. Прямая выгода. Продал себя человек в холопья за некое количество денег. Что-то потратил, что-то сберег. Не всю же ему жизнь в холопьях ходить. А выкупиться — нечем. Вот и идет он к писцу, а тот ему пишет, что болярин или купец такой-то от дани уклоняется и связи с повелителем враждебной Новгороду Индии имеет с целью сопряжения.

— С целью чего?

— Имеется в виду свержение, но в народе почему-то считают, что сопряжение звучит государственнее. От трех до десяти таких доносов в день.

— А почему их несут именно тебе?

— Считается, что я приближенный князя и действую его именем.

— Но ведь это не так?

— А людей не переубедишь. А недавно жена одного мельника решила, что с нее хватит… Впрочем, тебе это наверное не интересно. Ты женщина серьезная, что тебе какая-то жена мельника…

Говоря все это, Яван рассматривал Эржбету, как мужчины обычно рассматривают бывших любовниц — не особенно стесняясь, оценивая перемены, не проявляя энтузиазма. Что ей от меня нужно, думал он. По своему ли она почину здесь, или же опять неуемная Марьюшка задумала что-то?

Манера сидеть у Эржбеты была все та же — не женская и не мужская. Колени вместе, правая ступня отставлена назад и вбок. Нож, конечно же, в сапоге — неизменный, остро наточенный, в кожаных ножнах. Легкая прочная сталь и костяная, свинцом утяжеленная, рукоять.

Кожа на носу у Эржбеты облезла. Эржбета боится солнца. Я, веснушчатый рыжий Яван, тоже боюсь солнца.

— Так что за дело у тебя ко мне? — спросил он.

— Дело несложное, — сказала Эржбета. — Жестокий город, Новгород. Приехала я навестить мужа, а его, оказывается, убили.

Яван уставился на нее не мигая.

— Мужа?

— Ну да.

— Ты вышла замуж?

— И не успела насладиться теплом семейного очага.

— Кто же твой муж… был?

— Человек не очень известный. Но все же муж. Звали его Рагнвальд.

— Рагнвальд!

— Да. Рагнвальд.

— Это что же — шутишь ты так?

— Какие уж тут шутки, Яван.

Как всегда при произнесении ею его имени, Яван содрогнулся. Столько высокомерного презрения в пяти звуках. Как всегда, он вспомнил, как и где Эржбета произнесла это его имя впервые, сказав, «Так ты теперь, стало быть, Яван». Тогда, в первый раз, его затрясло от бессильной ярости. Сейчас же было просто очень неприятно. Мужа у нее, видите ли, убили.

— Рагнвальд, стало быть.

— Да.

— Не понимаю, — сказал он. — Что за дела могли быть у тебя с Рагнвальдом?

— Он был мой муж. Семейные дела.

— Какие к лешему семейные! Рагнвальд любил маленьких девочек.

— Маленьких?

— Ну, не очень маленьких. Моложавых.

— По-моему, только одну.

— Пусть так. Но маленькая она. Не такая дылда, как ты. Что ты затеяла, говори прямо.

Эржбета сунула руку в суму, некоторое время в ней копалась (невольно Яван бросил тоскливый взгляд на сверд, лежащий на приоконном скаммеле — семь шагов, не успеть) и вытащив свиток, протянула его Явану не вставая. Пришлось перегибаться через стол.

Действительно, самый обыкновенный брак. Печать Десятинной Церкви. Можно, конечно, подделать и печать, и кривые буквы отца Анастаса. Но нет — это не подделка. Явно не подделка.

Яван положил свиток на стол. Улыбнувшись злорадно, Эржбета встала, взяла свиток, сунула небрежно в суму, и снова села, отставив в сторону правую ступню.

— Прошу прощения, — сквозь зубы сказал Яван.

— Прощаю.

Помолчав, Яван встал, обошел стол, и присел на край.

— Что же ты собираешься предпринимать? — спросил он.

— Еще не знаю. Вот, пришла к тебе посоветоваться.

— Польщен. Будешь искать справедливости?

Эржбета неприятно улыбнулась.

— Я не из тех, кто ее ищет.

— Да. Это так.

— Я не знаю, кто убил моего мужа и зачем. И, в общем, в данный момент это не очень важно. Хотя, конечно, лучше бы ему не попадаться мне на пути. Но дело не в этом.

— В чем же?

— У нас с мужем был договор, и по договору этому мне принадлежит некая часть его владений.