– Папа Карло, – пробурчал я, но Калида не услышал.

– Каждому здравомыслящему должно быть ясно…

– Еще про «людей доброй воли» вспомни! – оборвал я. – И что это каждый тупарь собственную мысль считает самой здравой?

– Включая тебя, да? – хмыкнул толстяк, нажимая клавишу на локотнике.

Из боковой дверцы возникла худенькая девочка в прозрачных одеждах, с рассыпанными по плечам золотистыми локонами. Лицо у нее было свежим и ясным, кожа сияла белизной. Радостно улыбаясь, она засеменила ко мне, бережно неся перед собой гравированный поднос с парой высоких бокалов и фруктами на блюде. Конечно, я отказался. Да еще прощупал кроху взглядом, с макушки до пят, – в поисках подвоха. Тут можно ожидать всего, включая взрывчатку на поясе.

С той же улыбкой девочка устремилась к Калиде. Ехидно посмеиваясь, он снял с подноса бокал, осушил в три глотка, закусил сочным персиком. Второй рукой огладил гриву малышки, затем привлек к себе, чмокнув в гладкую щечку, – точно копировал старую хронику. Тут же выпустил девочку и легким шлепком направил обратно к дверце. Проводив ласковым взором, молвил:

– Вот ее никто не испортит!

– Кроме тебя, – буркнул я. – С чего ты взял, что твои гены стоит множить?

Калида перевел взгляд на меня, и теперь тот весил пуды. Вокруг вроде не становилось темнее, однако глаза толстячка блестели ярче. Действительно, что-то происходило с ним. Будто под прежней оболочкой все прибывало объема, и оттуда, из открывающихся глубин, на меня пялилось чудище.

– Еще одно следствие тотального разврата, – изрек он. – Дети перестали походить на отцов, потому что едва не все матери – порченые. И как тогда достигнуть бессмертия?

– Личного или общего? – уточнил я. – Для вида как раз полезней сложные смеси – эволюция идет быстрее.

Но Калида опять не услышал. Раз так, послушаем мы:

– Еще Гиппократ полагал, будто лучшие качества мужчин через их семя передаются подросткам. Старый гомик, понятно, имел в виду пацанов, но почему это же не отнести к иному полу? Если с первых лет лепить невесту под себя, регулярно впрыскивая гены, то и потомство станет лишь твоим.

Вот и под педофилию подвели базу. Сколько нового узнаёшь от извращенцев! К счастью, немногие из них выбиваются в фюреры.

– И с каких же лет ты собрался… впрыскивать? – спросил я брезгливо.

– С первых, – повторил Калида. – Сперва, разумеется, искусственно – мы ж не звери.

– А кто ж вы? Вся ваша пирамида выстроена на зверстве, и куда ни ткнешь, всплывают параллели с первыми мерзавцами человечества.

– Ведь и ты зверь, разве нет? Я ж видел, как ты дерешься! Вся разница, что ты-то умеешь себя сдерживать, а другим требуется укротитель. Повторяю, Род, ты симпатичен мне. И для тебя нашлось бы место в моем окружении. Мне нужны знающие, умелые, сильные.

Мне показалось, Калида тянет время, – собственно, зачем? Что грядет у нас в ближние минуты? Разве закат.

– Как раз сильным тут делать нечего, – возразил я. – Тем более – умным. Это ты, тюфячок, слишком размахнулся!

– Думаешь, не найду способ избавиться от тебя, если пожелаю?

– Лучше найди способ обуздать свои аппетиты.

– А почему я должен себя насиловать?

– Конечно, других-то насиловать проще!

– Я никого не принуждаю, – объявил он. – Не у одного тебя есть принципы.

– Потому тебя и тянет на малолеток, – пояснил я. – Уж их можно склонить к чему угодно. Особенно если «лепить» с первых лет.

Но Калида гнул свое:

– Бог учит нас следовать Правилам, а преданных награждает Силой. Но любого отступника постигнет кара. По-твоему, почему предателей ненавидят больше и наказывают сильней, чем убежденных, последовательных врагов?

– И поэтому ты решил предать все человечество разом?

– Я решил его спасти!

– Ты не думал последнее время о самоубийстве? – спросил я участливо. – А ты подумай, подумай!..

Вновь откинувшись в кресле, Калида с огорчением покачал головой.

– Вижу, напрасно я тратил время, – сказал он уже чуть не басом. – Слишком погряз ты в заблуждениях и не желаешь принять очевидное.

– Как забавно! То же самое я думаю о тебе… И что будем делать?

Толстячок развел пухлые ладони.

– Ты волен уйти – препятствовать не станут. Разве захочешь попрощаться с приятелем? – Калида издал густой смешок, будто рыкнул, и добавил: – Он-то не прочь – видно, накопилось за годы.

Пожав плечами, я развернулся и «по-английски», благо рядом, отступил в лабиринт, слыша вдогонку:

– Ну покажи, чего стоишь сам, без этих своих подпорок! Ведь так вознес себя, даже угощением брезгуешь, точно Монте-Кристо. Конечно, мы-то не графья! Но удивить найдем чем, если хватит пороху отведать.

Я уходил все дальше, но рокочущий голос преследовал меня, досаждая, словно гудение шмеля:

– Воображаешь себя большим и сильным, а на деле маленький, уязвимый муравей, от коего ничегошеньки не зависит. Даже устранять тебя смысла нет! Ну попорхай вокруг еще – никуда не денешься, сам и спалишь крылья.