Но Блинков-младший не доставлял ей такого удовольствия. Он бежал за Иркой по пятам. На каждом шаге зеленый носок его лыжины, загнутый кверху, как персидская туфля, догонял, догонял, догонял красный кончик Иркиной, а потом этот кончик вдруг отдергивался и удирал, как живой. Схваченный морозом снег скрипел, свистел и охал, когда его протыкали палками. Было весело мчаться на лыжах, не глядя по сторонам. В Блинкове-младшем каждая кровинка играла, как говорила бабушка. Они играли, кровинки, они бежали наперегонки; зеленые лыжи перемигивались с красными, как огни светофора.

Проложенная папой лыжня врезалась в низкие кустики, засыпанные снегом по маковку. Сверху торчали только редкие спичечные прутики, как будто снег был небритый. Стало темнее; Блинков-младший огляделся и увидел, что они въехали в лес. Заброшенная платформа позади них была размером с мизинец. Пропадая в белом поле, к ней тянулась ровнехонькая лыжня. Папа просто здорово умел держать направление. На его месте Блинков-младший обязательно дал бы крюка.

Лес густел, густел, и даже умевшему держать направление папе то и дело приходилось объезжать совсем уже непролазные заросли. Минут через двадцать он объявил привал.

– Ну-с, господа восьмиклассники, как я погляжу, вид у вас бодрый. Отмахали мы, по моим скромным подсчетам, километров десять, а по нескромным даже больше, и пора бы появиться на горизонте городу Боровку.

Папа достал из рюкзака термос и налил Ирке чаю в пластмассовый колпачок. Ирка отхлебнула и закашлялась:

– Горячий!

– Горячий не холодный, – сказал папа, – остынет. Вон какой мороз заворачивает. К ночи будет градусов двадцать. Если невтерпеж напиться, подсыпь снежку, он здесь чистый.

От снега Ирка отказалась и стала ждать, когда чай остынет. Пар из колпачка в ее руке так и валил. Сквозь лесные хвойные запахи пробивался умопомрачительный аромат чая с лимончиком. Блинков-младший почувствовал, что продрог. Он сейчас все на свете отдал бы, чтобы хлебнуть горяченького, не дожидаясь, пока Ирка освободит колпачок. Ни кружек, ни другой посуды они не взяли – не в поход же ехали. И чаю-то папа налил на всякий случай, чтобы не возить пустой термос. Блинков-младший отвернулся от колпачка в Иркиной руке и сказал:

– Пап, чтобы Боровок показался на горизонте, надо, чтобы сначала показался горизонт, а тут лес кругом.

– То-то и странно, Митек, – ответил папа. – Я хорошо помню карту: здесь нет сплошных лесов.

– Туристические карты бывают неточные, – со знание дела заметил Блинков-младший.

Простое объяснение «заблудились» не приходило никому в голову. Такому человеку, как папа, полевому ботанику, прошедшему тысячи километров по тайге, было бы смешно заблудиться в подмосковном лесу.

– Если бы мы пошли вдоль железной дороги, то сейчас уже были бы на станции, – стал объяснять он. – Но автобусы на Боровок ходят четыре раза в сутки. К пятичасовому мы опоздали бы, а следующий, он же последний, – в восемь вечера.

Было похоже, что папа оправдывается.

– Не маленькие, понимаем, – веско сказала Ирка и протянула термосный колпачок с чаем Блинкову-младшему. – Хлебни. А то смотришь, как жертва стихийного бедствия.

– Подожду, – отказался Блинков-младший.

– Пейте чай, а я сбегаю на разведку, – решил папа. – Пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно. Я уверен, что до края леса не больше двух километров. Достаньте спальники, грейтесь.

И папа умчался, роняя снег с низко нависших еловых веток.

– Вот попали-то, – глядя ему вслед, вздохнула Ирка. – А все из-за рвоты твоей!

– Все из-за того, что некоторые как начнут воспитывать, так ничего вокруг себя не видят, – огрызнулся Блинков-младший.

Мороз добрался до потных ног и схватил за пальцы. Самое верное, когда замерзают ноги – покачаться с пятки на носок и попрыгать. Митек расстегнул крепления, сразу оба, шагнул… и провалился по пояс! Он бы никогда не подумал, что бывает столько снега. Хотя в лесу дворников нет, сколько нападало, столько и лежит до весны. Вытащив одну ногу из протоптанного колодца, Блинков-младший ступил на казавшийся твёрдым наст и снова провалился. Снег не держал. По нему можно было только плыть.

– Спасательные работы! – объявила Ирка. – Я буду сенбернаром с бочонком рома, а ты – засыпанным лавиной альпинистом. – Она сунула колпачок с чаем в рот Блинкову-младшему. – Пей.

Митек с благодарностью отхлебнул.

– Какой ты хорошенький! Маленький такой! – умильным голоском сказала Ирка. Присев на корточки, она была вровень с Блинковым-младшим. – А представь, ты был бы лилипутиком. Я бы тебя водила в класс за ручку и не давала никому обижать.

Блинков-младший молча барахтался в снегу, добираясь до своих лыж. После приступа вредности у Ирки начался приступ нежности. Такой уж она человек. Иногда Блинкову-младшему казалось, что он приговорен к Ирке, как к пожизненному заключению. А все из-за того, что когда-то Иркин папа служил с его мамой в контрразведке, и квартиры им дали в одном дворе, только в разных домах…