empty-line/> В Коктебеле необходимо создать единое культурное пространство, чтобы каждое произведение искусства дошло до жителей и гостей, влилось в такое же культурное пространство Крыма, Украины. Всё, что делается в области культуры, а не псевдокультуры, в Коктебеле должно слиться под крылом историко-культурного и природного заповедника "Киммерия Волошина". Бескультурье, невежество, оголтелый, тупой бюрократизм всё больше проникают в государственный аппарат, принимая самые нелепые и абсурдные формы. Необходимо защищать всеми силами разумное, доброе, вечное, что в своё время сеяли лучшие умы и души русской культуры, и что так бездумно и безжалостно отбрасывается, затаптывается, уничтожается во имя так называемых экономических интересов. Именно в Коктебель, который ещё в начале двадцатого века стал центром русской культуры, стремились и стремятся прогрессивно мыслящие люди, уставшие от непонятного им хаоса, творящегося в стране, привести в порядок свои мысли, посмотреть со стороны и более объективно на все происходящие события, поделиться друг с другом мыслями и чувствами. И что же они видят в Коктебеле? Огромную, на весь поселок распростёртую стройку, и, что самое страшное, стройку на побережье, где в основном собираются все приехавшие отдохнуть и насладиться Коктебелем. Предприниматели, правдами и неправдами получив участки земли на побережье, а то и не получив их, начали грандиозное строительство, которое не прекращается и поныне. Забыты совесть, мораль, чувство меры, уважение к властям поселка, напрочь забыто уважение к самим себе. Из людей некоторые из них превращаются, скорее, в машины, делающие деньги. Бездумно возводятся многоэтажные здания гостиниц. И это в тот момент, когда нет достаточного водоснабжения, нет канализации, и уже сейчас идёт повсеместный сброс нечистот и фекалий в море, через речки, пруды, и просто выведенные к морю и спрятанные трубы. Это варварство - откровенное, очевидное, бездумное. И символом этому варварству является нелепая фигура медведя как символ звериной деятельности по принципу: закон-тайга, медведь-хозяин. Прямо болезнь какая-то, как можно больше оставить следов, а вернее, наследить. И болезнь эта называется - "медвежьей".

Каргашин С. В море нет светофоров. М.: РИПОЛ классик, 2008.
– 160 с.
– (Алтарь поэзии).

Некогда Виктор Астафьев советовал: читайте современных поэтов - и вы почувствуете пульс действительной жизни. Нынешние реалии подтверждают актуальность этих слов - несмотря на брюзжание критики, по инерции цепляющейся за старые и потому вроде бы безусловные имена. Тем отрадней сквозь её нескончаемые охи и ахи услышать голоса молодые, звонкие - как набирающие силу, так и полновесно заявившие о себе. Думается, к последнему разряду и следует отнести творчество Сергея Каргашина. Новая его книга приоткрывает одну из граней духовного мира нашего современника - человека, стремящегося выстроить альтернативу агрессивной псевдодействительности, своего рода защиту от её опустошающих сил. Кстати, нечто подобное недавно пытался сделать автор прозаического шлягера "Духless". Однако альтернативы в том нашумевшем и отшумевшем уже откровении, наполненном ужастиками "подземной" жизни и "интересными" позами потерянных мальчиков, не получилось. Констатация бездуховности - ещё не факт художественности. Автор рецензируемого сборника, наоборот, сферу повседневного избирает как некую точку отталкивания в распознании вечного и загадочного "там", предстающего то в облике параллельного антимира: Там было другое солнце, Другая совсем трава. Там птицы, свернувшись в кольца, Шипели, завидев едва… то "душистой веткой сирени на раскрытых ладонях утра". Именно поэтому он так резок в делении собственного (и нашего) бытия на внешнее и сокровенное, чётко проводит границу между подлинным (идеальным) и мнимым. Его поэзия - обострённое чувство полёта над "голубоглазой землёй", её солнечными "хмельными копнами", над воскресшими в зеленоватой дымке лугами и сеёлами, где В палисаднике облако зацепилось за вишню. Стало облако красным, ветки белыми вышли. Закружилась по саду сумасшедшая радость! Всё, как в старом кино, - задрожало, смешалось. Вдруг дохнуло дымком, синей речкой, лугами… И именно поэтому в его восприятии не спорят, а растворяются друг в друге три прастихии - земля, вода и небо: "Небо - это большая река. Звёзды - лишь островки". В игре света и цвета ("Цветок состоит из света") доминирует небесно-синее: "Вот она, калитка, прямо в синь!" Но - главное - воздушность, прозрачность заоблачно-небесного уравновешивается в его стихах телесностью, насыщенностью красок земного бытия, то есть сопровождается игрой действительно природных, действительно жизненных сил: Небо питается снами. Травы питаются небом. В тьме зарождается пламя. В гриве коня дремлет ветер. Всё исполнено динамики, движения, пред которым отступает горечь несбывшегося и благодаря которому свершается чудо настоящего: Но мне чудится… чудится… чудится: Ржавой горечи прошлого - нет! И над нашей завьюженной улицей Снова кружит ромашковый свет… Правда, "ржавая горечь прошлого" и "ромашковый свет" - это уже не совсем Каргашин: точнее, Каргашин, легковесно принимающий на веру легенды отцов. Но об этом чуть позже. Главное в его узнавании мира: вечное невозможно без преходящего, а "мимошедшее" так же вечно, как чист и всегда по-новому свеж "у первых апрельских капель - голос прозрачный, синий". В этой притирке "вечного и мимошедшего" распознаётся и есенинская боязнь что-то сломать неуклюжим движением, и экзальтированно-блоковское: Я твоё не спугну цветенье - Отойду и замру вдали. Оставайся прекрасным виденьем, Не касайся подольше земли! Сергей Каргашин, несомненно, - выразитель есенинско-блоковской традиции. В этом достоинства его стиха, в этом же и его слабость. "Вот он край мой, до боли знакомый! / Речки, избы. По окнам резьба"… Прошу прощения, но сколько можно талдычить одно и то же, да к тому же заёмными словами! А "патриотизм", утверждающий себя за счёт отрицания "другого"? "И пускай Европа с жиру треснет - Не постичь ей нашей высоты!" Неужто так сложно узреть очевидное? Сегодня именно Россия выступает законной наследницей Европы Данте, Шекспира, Сервантеса, Гёте - хранительницей лучших её традиций, во многом уже утраченных из-за агрессивного вторжения люмпен-эмигрантской псевдокультуры, психологии людей "перекати-поля". Впрочем, как интуитивно почувствовал сам Каргашин, "нас от нас не отнять" (в оригинале: "Меня у меня не отнять"). "И пусть кружатся времени лопасти", чуть переиначу я автора: Нас от нас не отнять. Россия, как крепость над пропастью, Стояла и будет стоять!

Валентин Сорокин. Сувенир. Политическая сатира. Изд. "Алгоритм". М., 2008.

Когда народ кого не любит,

полки его и деньги - прах. Гавриил Державин

Не открою Америки, если скажу, что сатира и басня - древнейшие из литературных жанров. Краткие иносказательные нравоучительные стихи и художественные произведения, остро и беспощадно высмеивающие нравственные пороки общества, писали задолго до нашей эры индийские философы, мудрецы Древней Греции и Рима. До нас дошли творения выдающегося древнегреческого баснописца Эзопа, которого принято считать прародителем этого жанра. В XVII веке "эзоповым языком" виртуозно владел француз Жан де Лафонтен. С переводов сочинений Лафонтена начал свой лучезарный басенный путь наш великий соотечественник - Иван Андреевич Крылов. Его оригинальные творения восхищали многих русских писателей и поэтов, а Гоголь писал, что басни Крылова стали "книгой мудрости народа". Басня хороша тем, что легко запоминается, она очень точна и ёмка по содержанию, в ней нет лишних литературных вывертов и "плетения словес". "Крыловские басни крылаты до сих пор, мы их знаем не хуже тебя, - подумает дотошный читатель и тут же добавит: - Нынче не сходят с экранов "сортирики" и "пошлописцы" самых разных мастей, а хорошие умные басни мы не читывали давно. А что, их разве сегодня кто-нибудь пишет?" Оказывается, русская басня не умерла, чему я был приятно удивлен, прочитав книгу "Сувенир", только что вышедшую в в московском издательстве "Алгоритм". Её автор - известный русский поэт Валентин Сорокин. "Сувенир" Валентина Сорокина - это "увесистый", более чем 400-страничный сборник, в который вошли политическая сатира, басни, эпиграммы и частушки, написанные автором в разные годы. Сразу отмечу, что большинство произведений посвящены умопомрачительным 90-м годам XХ века, когда казалось, что Россия стоит на краю пропасти. Сегодня, оглядываясь назад, можно смело утверждать, что так оно и было. "Герои" сорокинского "Сувенира" - советские, российские и зарубежные политики, тележурналисты и писатели, "деятели" культуры и популярные эстрадные исполнители. Автор поэтической книги выводит на чистую воду "перевёртышей" - элиту "великого и могучего Советского Союза", не так давно носившую возле сердца билеты коммунистической партии. Но дунул гнилой западный ветер и рухнул Союз нерушимый. Флюгер показал в сторону новых идеалов, ведущих нас в очередное "светлое будущее": Несчастный мой народ, ты радости не жди, Не выбраться тебе из этой жуткой драмы: Партийно-комсомольские вожди, Захапав банки, нынче лезут в храмы… В сатирических стихах и баснях автор с нескрываемой болью подчёркивает простодушие и излишнюю доверчивость русских людей, которых легко можно сбить с толку любыми даже казалось бы самыми фантастическими и лживыми обещаниями высоких, но часто не видящих дальше своего носа и кармана, государевых чинов: О, русские - воинственный народ, И нас не удивить штыком, гранатой, ранцем, Жаль, слишком широко мы разеваем рот В родной стране перед любым засранцем. При первом прочтении может показаться, что Валентин Сорокин несколько "перегибает палку", часто повторяется, вращается вокруг одних и тех же имён и событий. Но, я думаю, каждый честный читатель, переживший и на своей собственной шкуре испытавший цинизм и беспощадность псевдодемократической власти и беспредельного рынка, ввернув ядрёное русское слово, воскликнет: "Автор прав, как же нас тогда зае.. ли чубайсы, гайдары, хакамады и ЕБН!" А начиналась эпоха разорения могучей державы, если мне не изменяет память, в 1985 году с "горбостройки", лихо затеянной главным немцем, собирателем германских земель из Ставрополья Михаилом Меченым. Наш многострадальный и многонациональный народ, вкусив гласности и плюрализма, был ловко дезориентирован: Надеялись овечки, что баран Их проведёт сквозь гибельный туман К реке, где по воде бьёт мельничная лопасть, Но отвильнул баран, а овцы - в пропасть, в пропасть… Придя к власти, Горбачев недолго думая объявил "беспощадную" борьбу с пьянством. На юге России вырубались ценнейшие виноградники, в винно-водочных магазинах люди калечились в страшных давках и гигантских очередях, отправлялись на кладбище от выпитого денатурата, палёной водки и самогона. Гениальные умы придумали "трезвые свадьбы", на которых молодоженам и гостям разливали спиртное из самоваров и чайников, маскировали "водяру" под лимонад. Мне очень понятны строки, написанные Валентином Васильевичем ровно 20 лет назад: Начальник, презирая алкоголь, Убрал из магазинов хлеб и соль, Повёл борьбу действительно по-русски, Мол, пьянство прекратится без закуски. Но алкаши, кивая головами, Закусывают даже рукавами… Теперь начальник запасает справки К приказу - шить рубахи-безрукавки. А с 1991 года, как говорится, пошло-поехало. За считанные годы народ был ограблен дважды, вспыхнули десятки межнациональных конфликтов (в одной только Чечне сотни тысяч погибших), распустили свои кровавые щупальцы криминальные группировки и террористы всех мастей, среди молодёжи махровым цветом расцвели наркомания и проституция. А со сцен кремлёвских дворцов, с иглы останкинского шприца неслись восторженные голоса поборников безграничной свободы от нравственных и духовных ценностей и всеобъемлющей рыночной экономики: С экранов так вы нас наутешали: Сестру, невесту, мать разнагишали, Жену со мной рассорили и с братом, Теперь - детишек травите развратом И льёте яд в грядущие народы, - Какие же вы звёзды? Вы уроды! Валентин Сорокин метко использует крепкое русское слово, солеёную частушку (а как же, уважаемый читатель, по древнему обычаю на Руси желанных гостей всегда встречают хлебом-солью). Здесь важно - не пересолить и не переперчить, что, мне кажется, автору поэтического сборника сделать удаётся. Но всё же, на мой взгляд, в сорокинском "Сувенире" за хулиганским и резким словом, бьющей наповал политической сатирой скрывается самое важное - любовь и сострадание к России и своему народу. Гей, вы, реформаторы и мессии, Я говорю вам, продажным, разбойным лбам: Прекратите высасывать кровь из сердца России! Повернитесь к плывущим над бездною русским гробам. В начале ХХI века в России вроде бы происходят положительные сдвиги, и власть делает попытки повернуться к народу лицом. Но пока только в профиль.

Читаю сборник стихов

Бориса Орлова "Новые стихи" (М., "Вече", 2007)

и невольно вспоминаю Сент-Экзюпери, одним из первых сделавшего профессию орудием познания окружающего мира. Более того, профессия у Экзюпери не только средство познания мира, но и идееобразующее начало, позволившее писателю создать целую философию жизневосприятия и миропонимания. Ответственность каждого за всех и осмысленность человеческого труда поднимают человека на небывалую высоту.

"Самолет научил меня видеть мир таким, какой он есть", - признался как-то поэт Григорий Калюжный, тоже летчик. Есть у него такие строки:

Земля - корабль, что бури ждёт,

И только чувство экипажа

Её от гибели спасёт…

Может быть в ещё большей степени это "чувство экипажа" испытывает офицер-подводник, каким долгие годы был Борис Орлов и каким остался в душе, давно уйдя в литературу. "Земля-корабль" у Калюжного. А у Бориса Орлова "земля-суша", а корабль - Россия. В стихотворении, посвящённом экипажу атомной подводной лодки "Волгоград", поэт говорит:

Мы - часть России, мы несём границу

Страны по океанам и морям.

И другой не менее важный тезис:

Для государства субмарина - суша,

Россия там, где наш подводный флот.

Это гордое понимание значения своей профессии не исчерпывает всей глубины "подводного" мышления.

Болевое видение поэта рождает удивительно ёмкую развёрнутую метафору в стихотворении "Наш корабль", в котором Борису Орлову видится сегодняшняя Россия в образе подводной лодки, да ещё с болевыми ассоциациями, связанными с гибелью подводной лодки "Курск".

Россия, не зная курса,

Плывёт себе наугад.

Как первый отсек от "Курска",

Оторван Калининград.

Не просвещён, не обучен

Вовремя наш экипаж.

И по борьбе за живучесть

Не проведён инструктаж.

Гибнем в подъездах и в штреках -

Страшен кровавый след.

Но "Осмотреться в отсеках!"

Сверху команды нет.

Взрывчатка, ножи и пули -

Топит Россию братва.

Словно винты, погнулись

Курильские острова.

Судьба флота - это судьба России. Борис Орлов, сойдя на сушу, продолжает оставаться подводником, и эта его боль за отечество - самое ценное в его стихах. Ценное прежде всего потому, что оно искренне и высказано с такой силой, что нельзя её не почувствовать, нельзя после его стихов оставаться в стороне от общего дела.