Шрифт:
Звучит свисток, полк останавливается, шеренга стягивается от флангов к центру, как мехи аккордеона. Люди пытаются отдышаться. Я отцепляю флягу и вливаю в горло нагретую солнцем воду.
Поступает новый приказ: разворот на 180 градусов, хвост колонны становится головой. Мы возвращаемся в город.
Звучат радостные крики. Офицеры подгоняют солдат, и мы отправляемся в обратный путь.
Мою душу заливает волна счастья.
83
Во время урока Хун нервно скребет парту ногтями. Я вырываю из тетради листок и пишу ей:
«Прекрати! Я сойду с ума от этого звука!»
Она отвечает:
– Не злись. Ну пожалуйста! Я не спала всю ночь.
– Цзин предложил мне отправиться с ним в Пекин. Поедем с нами! Он устроит тебе и паспорт, и билет. Там мы будем свободны!
– Трус недостоин доверия. Труса можно жалеть – но доверять ему свою судьбу нельзя.
– Цзин не такой, как все.
– Все предатели одинаковы, остерегайся!
– Если вернешься в деревню с отцом и выйдешь замуж за человека, которого даже не знаешь, – предашь себя и будешь страдать от собственной трусости.
– Оставь меня в покое. Я сделала свой выбор и в Пекин с тобой не поеду. Не хочу обманывать себя и бежать от жизни. Оставайся здесь! В Китае вот-вот начнется война. Никто не избежит ее ужасов.
– Ты говоришь, как замужняя женщина. Это отец промыл тебе мозги?
– Я обо всем подумала. Мне в жизни необходим мужчина. Это все, чего я хочу.
– Хун, ты сегодня странная…
– Нас развратили романы. Страсть – всего лишь химера, плод воображения писателей. К чему мне мечтать о свободе, если она не ведет к любви? Любви не существует, и я согласна стать пленницей жизни. Но мое страдание имеет цену – платья, драгоценности, удовольствия.
– Что за глупости ты болтаешь? Ты что, окончательно обезумела?
Хун долго молчит. Медленно водит пером по клочку бумаги. Перо противно скрипит.
– Я никогда тебе не говорила… Два года назад я познакомилась с банкиром. А вчера стала его любовницей. Он сейчас приедет и заберет меня, устроит в одном из своих домов. Этот человек даст много денег моему отцу, и старик навсегда исчезнет из моей жизни.
Я спрашиваю себя, кто из нас безумнее. Звон колокола прерывает наш разговор. Я убираю вещи в сумку и, не говоря Хун ни слова, выхожу из класса.
Она догоняет меня на улице.
– Ты стыдишься меня!
Я качаю головой и бегу прочь. Хун бросается на меня:
– Умоляю! Не покидай меня! Не езди в Пекин! Я чувствую – там тебя ждет несчастье. Поклянись, что больше не увидишься с Цзином. Обещай, что останешься! Я предупрежу твоих родителей. Они запрут тебя…
Я отталкиваю Хун. Она оступается и падает. Меня охватывает раскаяние, но я не могу заставить себя протянуть ей руку и убегаю.
84
Увидев меня, Орхидея изображает удивление и преувеличенную радость. В одну секунду она сбрасывает платье и срывает с меня форму. Я не противлюсь. Ее нагота возбуждает меня. Я овладеваю Орхидеей. Наслаждение мое необузданно и раздерганно – как чувства, пережитые утром во время марш-броска. Маньчжурка вопит, от ее криков у меня начинает ломить в висках. Внезапно она разжимает объятия и пытается оттолкнуть меня, но я отпускаю ее, лишь насладившись бурным оргазмом. Орхидея корчится на постели, прикрываясь ладонями. Ее стоны бесят меня. Эта психопатка ревнует!
Я выпиваю чашечку чая и сажусь на стул. Орхидея все хнычет и хнычет, я моюсь и одеваюсь, прежде чем уйти.
– Убирайся! – кричит она срывающимся голосом. – Исчезни и никогда больше не возвращайся.
Я направляюсь к двери. Она бросается ко мне, хватает за колени, обливает слезами сапоги.
– Прости. Не покидай меня…
Я отталкиваю ее ногой.
По пути к площади Тысячи Ветров я чувствую себя презреннейшим из негодяев. Что-то во мне сломалось. Так я чувствовал себя в детстве, после землетрясения: падение в пустоту, опустошенность, шум в ушах… Разум приказывает никогда больше не возвращаться к доске, но ноги сами несут меня на площадь. Я пытаюсь спастись от гибели и несусь навстречу катастрофе.
Китаянка уже там, на ней новое платье. Жесткий стоячий воротничок с двумя парчовыми пуговичками придает ее облику трагическое достоинство. Мое сердце готово выскочить из груди. Лицо горит. Опустив взгляд на фигуры, я кланяюсь и сажусь за стол.
На доске бушует океан. Черные волны, белые волны набегают на четыре берега, откатываются назад, закручиваются, устремляются к небесам. Они смешиваются, сходятся лоб в лоб, сливаются в тесном объятии.
Она, как всегда, не произносит ни слова. Я ощущаю ее молчание, эту непостижимую женскую тайну, как удавку на своей шее. О чем она думает? Почему молчит? Говорят, женщины лишены памяти. Неужели она успела все забыть?