И если все эти (а перечень их далеко не полон) факторы можно отнести к объективным причинам, не в последнюю очередь количество убийств всенепременно увеличится по причине субъективной – крайне низкой их раскрываемости. Судите сами: в Санкт-Петербурге за 10 месяцев совершено 730 убийств, раскрыто – 282; в Кемеровской области – 1026, раскрыто – 722; в Свердловской области – 913, раскрыто – 639; в Москве – 1097, раскрыто – 426. А ведь число неразысканных убийц накапливается и за прошлые годы исчисляется уже десятками тысяч! Как известно, искушение безнаказанностью очень велико, отсюда появляются и так называемые «серийные» убийства.

Мы как-то уже привыкли, что нам с торжеством докладывают, как о грандиозном достижении о поимке очередного «вампира», действительно инфернального злодея. Ростовчанин Чикатило отправил на тот свет более пятидесяти человек. Сейчас изловили «подмосковного Чикатило» некоего Р. (идет следствие): убил на сексуальной почве шестнадцать человек. Конечно, хорошо, что поймали и обезвредили. Но гордиться здесь абсолютно нечем – это, если хотите, наш позор, что позволили довести их мартиролог до такого объема. (Об этом писали – Чикатило, например, несколько раз попадал в орбиту следствия и по небрежности отпускался).

Почему же все-таки столь катастрофически упала раскрываемость? Попробуем разобраться.

Убийства расследует прокуратура. Сейчас у одной трети следователей стаж работы составляет менее года. Такому специалисту по плечу лишь убийца, явившийся с повинной или схваченный на месте с окровавленным топором в руке. Таких становится все меньше и меньше. А вычислить, задержать и изобличить (тем более «расколоть») настоящего убийцу может только профессионал высокого класса, у которого в производстве не несколько дел, как сейчас, а одно, максимум – два. Профессионалы же практически перевелись. Кого за успехи по службе назначили прокурорами или же начальниками отделов, другие, не выдержав физических и эмоциональных перегрузок, уволились, обретя не только спокойную работу, но и неизмеримо большую зарплату. Теперь денежное содержание сотрудникам прокуратуры значительно повысили, но поздно – пройдет несколько лет, пока созреет новое поколение следственных работников. И это еще хорошо, что пусть с опозданием, но спохватились, не то секреты следственного мастерства были бы безнадежно утрачены, как канули в небытие многие народные промыслы.

Мне могут возразить, что убийц ищут и оперативники-розыскники, не только следователи. Увы, и сыск в равной степени тоже утратил свой былой профессионализм в основном по тем же причинам. И на все это наслаиваются извечное наше разгильдяйство, отсутствие чувства престижности своего ремесла. Так и получается, что при осмотре места происшествия на покойном не обнаруживают следы насильственной смерти, а при вскрытии эксперт фиксирует четыре (!) проникающих ножевых ранения (подлинный случай).

На этом фоне поистине жалкими выглядят попытки как-то обосновать грустные итоги надуманные причинами. Например, слабостью карательной практики: в 1992 году, мол, расстреляли всего 18 убийц, оттого число их растет (из выступления начальника управления уголовного розыска МВД В. Колесникова). Или другое – плохое у нас законодательство, редко применяется статья о бандитизме.

Ну применять ту или иную статью – это и есть прежде всего прерогатива следователей и прокуроров, тут им никто не указ. И в конце концов, при чем здесь статья? Ловите убийцу, а поймаете – и давайте ему статью по делам его.

Что же в конечном итоге получается? Чем больше совершается убийств, тем меньше их будут раскрывать малоквалифицированные следователи и сыщики, а чем меньше их будут раскрывать, тем больше их будет совершаться? И нет выхода из этого порочного круга?

К счастью, Генеральная прокуратура и МВД России не настроены столь пессимистично.

Они намерены в республиканских, краевых, областных звеньях органов прокуратуры и внутренних дел создать специализированные подразделения по расследованию убийств, укомплектовать их дополнительными штатами (если выделит правительство). В свою очередь научно-исследовательские институты обоих ведомств разработают для этих подразделений методические рекомендации по тактике и методике раскрытия убийств с учетом изменений в их характере и способах совершения.

Необходимо решение и других организационных проблем – взаимного обмена с коллегами из ближнего зарубежья оперативной информацией о «серийных» убийствах, задержания и выдачи преступников.

Остается надеяться, что наряду с неизбежным обновлением уголовного и уголовно-процессуального законодательства все это хоть чуточку прибавит нам уверенности в собственной безопасности.

(М. Хазин. // Известия. – 1993. – 7 декабря)

В последний, «лишний» день февраля 1996 года киллеры бросили вызов конторе (так их в кругах называют ФСБ). Человека, которого они задумали убрать, хорошо знали и власти, и криминальные авторитеты – уж очень много хлопот причинял и тем и другим. В прозвище подполковника Волкова – Суперопер – не было ни капли иронии. Никто не сомневался: если за дело брался Валерий, преступник будет на скамье подсудимых. А дела были самыми рисковыми – продажа оружия, меди, кобальта, сверхдорогих сплавов, сверхсекретных деталей авиазавода. Потрепал он нервы и чиновникам Чубайса, распоряжавшимися в Смоленске государственным имуществом.

Была у Волкова редчайшая по нынешним временам черта – надежность, и потому вызывал он доверие у авторитетов преступного мира: если в городе затевалось нечто сверхподлое и кровавое, Волков узнавал об этом первым.

Рассказывает бывший сотрудник ФСБ, а ныне один из руководителей акционерного коммерческого банка «Смоленский» Владимир Шаргаев:

«С Валерием мы были большими друзьями. Поэтому время от времени я выполнял некоторые его поручения. В тот день он позвонил мне домой: „Есть серьезные заморочки. Надо встретиться“. – „А что, собственно, произошло?“ – „Есть заказ на мое убийство“. – „Источник надежен?“ – „Абсолютно“.