Шрифт:
158
дит из комнаты. А когда жена открыла дверь кухни, она увидела на блюде всего один пирожок. Учитель спросил:
— Джугашвили, как мог ты сделать это? Ведь мы все ждали…
И он ответил:
— Я хотел.
Старик опустил голову, голос его упал:
— Может быть, вы и выйдете. Но я — никогда. У него хорошая память. Он боится, что я могу рассказать кому-нибудь про пирожки.
И снова добавил свою ужасную фразу:
— Я знал Ирода, когда ему было девятнадцать.
БУМАЖКУ ПОТЕРЯЛА –
Сталин чудил как хотел, и страна послушно выполняла его капризы.
Помню борьбу со служебными опозданиями. На три минуты — выговор в приказе, на двадцать — суд и принудработы.
Случались курьезы, над которыми никто, впрочем, не смеялся. В истерической утренней спешке женщины набрасывали пальто, забыв надеть юбку, мужчины приходили без галстуков и пиджаков. Дядя Виктории Д. — однорукий герой войны, профессор университета — однажды утром в такси с трудом натягивал брюки.
Несколько месяцев подряд радио работало с трех часов дня, чтобы не мешать людям "выполнять и перевыполнять план".
Джаз упразднили после газетной кампании о "растленном влиянии Запада". Твист считался позорным, приравнивался чуть ли не к стриптизу.
В концертных залах и по радио исполнялась только музыкальная классика, в основном русская. От бесчисленных повторений просто тошнило. У меня даже было стихотворение:
159
"Зачем вбивать Чайковского колом?"
Борис Слуцкий в одном из своих ранних прекрасных стихотворений писал:
"Все пропаганда. Весь мир пропаганда"
Добавлю: и ложь. Беспросветная, бессовестная ложь.
Я видел по телевизору страшное собрание. Полный зал молодежи. На трибуне — парень:
— Родине нужны рабочие. Мы окончили десятилетку и решили всем классом идти на завод.
На трибуне второй:
— Мы, комсомольцы, тоже решили на завод всем классом.
И так несколько человек — представители разных школ, один за другим.
Неужели никто из сидевших в зале не хотел получить высшего образования, не мечтал о ВУЗе? Вы как знаете, а я не верю.
Новый виток памяти.
Когда Сталину исполнилось 70 лет, «Правда» стала ежедневно публиковать внушительный столбец — список предприятий, поздравивших великого вождя. Поскольку Иосифа Виссарионовича поздравили все, поток приветствий был нескончаем. Сталину исполнился уже 71 год, а газета продолжала печатать поздравления к семидесятилетию.
От подобного идиотизма тупели люди. Я был знаком с инженером, который, разворачивая «Правду», прежде всего, прочитывал колонку целиком.
— Зачем вы это делаете? — спросил я.
— Как зачем? — удивился он. — Ищу свою организацию.
Долго же ему пришлось ждать!
И потом ладно, нашел бы случайно (через полгода там или через год) — что бы для него изменилось?
И еще одно собрание по телевизору. Из любопытства я пошел бы на любое, да вот не довелось. Правда, все шутят, что нет худа без добра, и милосердная болезнь избавила меня от многого.
160
Так вот — собрание. С экрана горохом сыплются слова. Они почти одинаковые, сменяются только ораторы.
Выходит девушка — самая уверенная, самая разбитная.
Она открывает рот, но осекается. Происходит что-то непонятное. Девушка беспомощно оглядывается, наклоняется, шарит руками. По залу шепот.
"Бумажку потеряла! Бумажку потеряла!"
Самое ужасное, что шепот не насмешливый, а сочувственный.
К трибуне подбегает парень. Он сразу находит на полу маленький белый листочек. Девушка облегченно выпрямляется. И с трибуны не горох, целая пулеметная очередь, почти без пауз:
"Товарищи! Комсомольцы нашего завода клянутся партии и правительству, что в канун славного пятидесятилетия великого октября, следуя героическому примеру отцов, они обязуются беззаветно трудиться на благо нашего народа и дают нерушимое обязательство — все, как один человек…"
Хватит? А то я могу цитировать долго. И клянусь вам, тут нет и тени пародии.
Но что девушка! Я видел, как награждали орденом Суслова. Брежнев зачитал приветствие. Суслов повернулся к нему и сказал: "Дорогой Леонид Ильич!" Сам, без текста я даже замер от восхищения.