Шрифт:
Мы-то хорошо это знаем, а вот иностранцы порой этому не верят, но почти всегда убеждаются.
176
Польский режиссер Аксер, сидя в своем номере в «Европейской», сказал приятелю:
— Безобразие! Такая гостиница, а окна не мыли уже целую вечность.
Они сидели вдвоем, но не прошло и получаса, как в дверь постучали. Вошла уборщица с ведром и тряпкой.
— Разрешите, я у вас окна помою.
ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА –
Иногда в незаконченности есть какая-то удивительная законченность.
Я очень люблю стихи маленьких детей.
"Белка по лесу гуляет,
Шишки ежику давает".
Такие стихи писала и четырехлетняя Даша. Отец спросил ее:
— Ну, Дашенька, ты еще сочиняешь?
— Да.
— Тогда почитай.
Даша подумала и произнесла:
— Уточка вышла из воды и отряхнулась.
— А дальше?
— Зачем дальше? Это все стихотворение.
И я ее понимаю. Это было действительно все — остальное пополнило воображение.
А теперь вроде бы о другом.
Однажды мои друзья Сережа и Наташа случайно оказались в Москве.
Сережа сказал:
— Сейчас я познакомлю тебя с замечательной женщиной Еленой Сергеевной Булгаковой.
Они доехали на троллейбусе до Никитских ворот и пошли но Гоголевскому бульвару.
Наташа навсегда запомнила памятник Гоголю, неболь-
177
шой светло-серый дом и буквы «п-р-о-к-а-т», набитые справа над окнами, между первым и вторым этажом.
Внизу почему-то были открыты обе половинки двери.
Сережа и Наташа поднялись по лестнице. Наташа потом рассказывала, что она очень волновалась, во всех подробностях представляя себе встречу.
И вдруг они обомлели — на площадке стояла прислоненная к стене крышка гроба.
Несколько секунд они молчали, потрясенные.
Наконец Сережа пробормотал:
— Но ведь здесь две квартиры… Почему же обязательно к ней?
Они позвонили. Дверь открыл незнакомый человек. Сережа спросил:
— Можно видеть Елену Сергеевну? Человек ответил: «Можно». И посторонился. Они прошли в комнату.
В гробу, головой к окну, лежала Елена Сергеевна Булгакова.
И больше я ничего не прибавлю.
АННА АНДРЕЕВНА АХМАТОВА-
К портрету Анны Андреевны Ахматовой приступаю с робостью.
Имя ее я услышал в шестнадцатилетнем возрасте от моей московской тетушки Фани Гинзбург. Она сказала, что это дореволюционная поэтесса с маленьким, но очень красивым и искренним голосом.
Обычно так хвалят певиц.
Через пару недель я держал в руках «Чётки», но по-прежнему был уверен (до самого конца войны), что автора уже давно нет в живых.
Первую нашу встречу помню смутно. По-моему, я позвонил ей домой, и Ахматова пришла ко мне по зимнему снегу
178
пешком через весь город. "Не люблю трамваев" — сказала она, здороваясь.
Это было для нее счастливое время. Ее стали понемножку печатать, и она как бы возникла из небытия.
Недаром муза в "Поэме без героя", обращаясь к своей хозяйке, восклицает:
„А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу.
Мы с тобой еще попируем,
И я царским моим поцелуем
Злую полночь твою награжу".
Кажется тогда я прочитал Анне Андреевне всего одно стихотворение, как считал — лучшее. Особенно нравилось мне четверостишье:
Да, любимая будет довольна
И придет в балаганчик опять.
Что ж, я шут прирожденный! Но больно
Мне стихами тебя забавлять.
Ахматова улыбнулась: "Такую вещь мог бы написать Блок".
А я обрадовался и возгордился, не понимая, что она деликатно упрекнула меня в подражательности.
Говорили мы, очевидно, о поэзии. Память сберегла лишь одну, поразившую меня мысль:
"Плохие ботинки все-таки кое-как еще можно надеть. Но кому нужны плохие стихи?"
День этот почему-то быстро забылся, хотя я прочитал почти все, что она написала, очень ее полюбил, и у меня даже хранился первый вариант «Решки» с авторскими пометками на полях.
Но до пира, до царского поцелуя музы было, к сожалению, далеко. В газетах зачернело постановление ЦК о журналax «Звезда» и "Ленинград".
Писателей собрали в большом зале Смольного. Ахматова
179
и Зощенко приглашены не были. Председательствовал Попков.
Мне подробно рассказывали про этот шабаш. Сперва на сцену вышли эмведешники. Они расселись вдоль всей стены. Некоторые спустились в зал и встали у дверей, чтобы никто не смел покинуть помещение.