Шрифт:
309
ши. Впереди и по бокам только море. Кейфую. Волны, чайки, облака, банальные строчки. Хорошие придут потом, или написаны другими:
"Белеет парус одинокий…"
Да нет, какое там парус — пароход. Через несколько минут он причалит и мол содрогнется от удара во всю свою длину.
Кретин! Как я мог не предусмотреть такой возможности?
Оглядываюсь — кто бы придержал коляску. Ни души.
Толчок. Тормоза не подводят. А ведь стоило бы сдвинуться на два сантиметра вперед…
Вообще-то этот мол выкидывает коварные штуки.
Молодые ребята, мотоциклисты, придумали игру. Они сворачивают на мол на полной скорости и, промчавши три четверти пути, круто останавливаются.
И вот позавчера у одного из них тормоза отказали. Он несся по настилу и орал дурным голосом:
— А-а-а!
Он вылетел, как лыжник с трамплина, и описал дугу. Mотоцикл утонул, но парень выбрался благополучно.
АНАСТАСИЯ ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА –
Она словно капуста — семьдесят одежек и все без застежек. Придет и начнет снимать кофточки: четыре-пять, не меньше.
Лиля смеется:
— Анастасия Ивановна, как же вы не путаете, в каком порядке их надевать?
А еще она приносит сумочку, битком набитую гомеопатическими лекарствами. И всем предлагает. Мы отшучиваемся, но берем. Разве можно ее обидеть?
У Марии Степановны она гостит каждое лето. Старухи как сестры. Обе острые, оригинальные, удивительно снисхо-
310
дительные друг к другу. Командует, разумеется, Мария Степановна.
Анастасия Ивановна не засиделась. Только сняла свои кофточки, и опять уже их натягивает. Как-то там Марусенька… Пойду… Уходя, она поцеловала меня в лоб и перекрестила:
Господь с тобой! Ни к одному человеку я не испытывал такой благодарности. Ведь это впервые в жизни меня — неверующего — перекрестили.
И — слаб человек! — невольный стыдный огонек тщеславия:
"А будь жива Марина Ивановна, она бы меня, наверное, тоже перекрестила".
ПЕТЕРБУРЖЕНКА –
Молодой человек с надеждой спрашивает:
— Мария Степановна, вы помните меня? Я был у вас тогда-то и тогда-то.
— Нет, милый, не помню. Но какое это имеет значение? Все остается во мне.
Она хитрющая — актриса и притворщица. Мы приехали второй раз. Лиля спешит к ней.
— Мария Степановна, дорогая, здравствуйте!
Она вглядывается и произносит:
— Я вас узнала — вы петербурженка.
— Мария Степановна, какая же я петербурженка? Я Лиля Друскина.
— Лиличка! Ох я, старая дура! Как вы? Как Левушка? Вечером проговаривается:
А я с утра знала, что вы приедете. Мне домработница сказала.
311
ЧЕРТОЧКИ –
— Совсем ослепла! Лиличка, деточка, посмотрите: нет ли на горизонте кораблей?
— Есть.
— А я вижу только черточки.
— Так и я, Мария Степановна, вижу только черточки.
В другой раз:
— А это не Левушку везли сейчас к пляжу?
— Левушку.
— Спасибо, деточка, а то я уже ничего не вижу.
ДОМ –
С утра Мария Степановна начинает обход своих владений. Со всеми вещами она накоротке, и скульптуру египетской царицы, матери Нефертити, называет душечка Таиах.
Дом изумительный — с моря он напоминает корабль. Волошин строил его сам, по собственным чертежам.
Но, рассказывая об этом, Мария Степановна иногда увлекается и уверяет, что Максимилиану Александровичу помогал ле Корбюзье. С француза Корбюзье разговор перескакивает на немцев.
— Они появились в дверях мастерской с автоматами, а раскинула руки вот так и сказала:
— Не пущу!
Я смотрю на ее раскинутые руки и понимаю: все это правда.
И неважно, что немцев то двое, то пятеро. Сколько бы их ни было, они спасовали перед ее бесстрашием и не переступили порога.
Святыня осталась нетронутой.
Кукушка в столовой кукует восемь раз.
И новый фантастический поворот.
— Что же это я заболталась? Уже двадцать часов. Пора слушать Би-Би-Си!
312
Какое невероятное смешение стилей и времен, суетности и вечности. Просто завидно!
ОТОМСТИЛ –
Даже «столпы» Союза писателей считали хорошим тоном претить Марию Степановну. Но язычка ее побаивались. Вот она разговаривает с Евтушенко:
— Женя, я давно знаю и люблю тебя, но ты дурак.
И сердито застучав по столу: