– Если что-нибудь найдете, сразу звоните мне, – сказал Чэнь. – Не знаю, как выразить вам мою благодарность.

– Не стоит благодарности, товарищ старший инспектор. – Дядюшка Бао покачал головой. – Для чего же еще нужны члены домкома?

На автобусной остановке Чэнь обернулся и мельком увидел, что старик снова трудится в своей будке; приложив трубку к плечу, кивает, что-то помечает на листке бумаги, другой рукой протягивает в окно еще один листок. Сознательный член домкома. Скорее всего, и член партии.

Неожиданный след: все-таки незадолго до смерти Гуань, оказывается, встречалась с мужчиной.

Вот только непонятно пока, почему она держала свою связь в такой тайне. Чэнь больше не был уверен в том, что дело носит политический характер. Он вспомнил Ван, ее зеленый жадеитовый амулет, болтающийся на тонком красном шнурке. Именно после слов Ван он решил заново посетить общежитие. Значит, ее амулет и ему принес удачу! Но в тот миг, когда он с трудом втиснулся в автобус, удача его покинула. Прижатый между другими пассажирами к двери, он подался вперед и врезался в толстуху средних лет, в мокрой от пота, почти прозрачной, цветастой блузке. Чэнь изо всех сил старался держаться от толстухи подальше, но безуспешно. Из-за того, что повсюду велось строительство, состояние дорожного полотна было не из лучших. Бесконечные толчки делали поездку почти невыносимой. Несколько раз водитель вынужден был прибегать к экстренному торможению, и толстая соседка Чэня теряла равновесие и врезалась в него. Это вам не туйшоу! Чэнь слышал, как толстуха ругается себе под нос, хотя в том, что она падала, никто не был виноват.

Наконец он сдался и соскочил на улице Шаньдунлу, не дожидаясь, пока автобус доедет до управления полиции.

Свежий ветерок показался ему божественным.

Семьдесят первый автобус. Возможно, тот самый автобус, на котором Гуань каждый день ездила на работу, а с работы – домой, в общежитие.

И только когда старший инспектор Чэнь вернулся домой, скинул форму и лег на кровать, он вспомнил о том, что могло служить слабым утешением для Гуань. Хотя Гуань не была замужем, в конце жизни у нее явно кто-то появился. Так что ей было не так одиноко. У нее был человек, которому она звонила после десяти вечера. Сам Чэнь никогда не звонил Ван поздно вечером. Она жила с родителями. Дома у нее он был лишь однажды. Старые, не в меру щепетильные, воспитанные по старым понятиям, они не слишком дружелюбно отнеслись к человеку, который явно симпатизировал их замужней дочери.

Интересно, что сейчас делает Ван? Жаль, что нельзя позвонить ей, рассказать, что его карьерные достижения, как бы ни были они благотворны, – не более чем утешительный приз за отсутствие личного счастья.

Была тихая летняя ночь. Лунный свет пробивался сквозь подрагивавшую листву; одинокий уличный фонарь отбрасывал мерцающий желтый свет на землю. Из открытого окна дома напротив слышались звуки скрипки. Мелодия была знакомой, но названия Чэнь припомнить не мог. Не в силах уснуть, он закурил.

Должно быть, Гуань тоже испытывала приступы острого одиночества во время бессонницы в тесной общежитской комнатушке.

В ночи он вдруг вспомнил окончание одного стихотворения Мэтью Арнольда:

Несколько лет назад он перевел это стихотворение на китайский. Ломаные, неровные строки, так же как и обрывистые, почти сюрреалистические переходы, наложения, сопоставления, понравились ему. Перевод появился в «Чтении и понимании» вместе с его сопроводительной статьей, в которой он объявлял «Дуврский берег» Арнольда самым печальным любовным стихотворением Викторианской эпохи. Однако он больше не был уверен в том, что «Дуврский берег» является эхом разочарованного западного мира. По словам Деррида, всякое прочтение неверно. И даже его, старшего инспектора Чэня, можно прочитать и истолковать по-разному.

Суббота в конце мая снова была ясной и погожей.

Семейство Юй поехало на экскурсию в Сад Роскошных зрелищ, что в шанхайском округе Цинпу.

Пэйцинь здесь была в своей стихии; она захватила с собой книгу «Сон в Красном тереме» [11]. Она давно уже мечтала побывать здесь.

– Смотри, там та самая бамбуковая роща, где Сянъюань дремлет на каменной скамье, а Баоюй стоит и смотрит на нее, – сказала Пэйцинь, увлеченно листая страницы в поисках нужной главы.

У Циньциня тоже было хорошее настроение; он носился вокруг, то исчезая в старинном китайском парковом лабиринте, то появляясь вновь.

– Сфотографируй меня у Киноварного павильона, – попросила Пэйцинь.

Юю было грустно, но он всячески старался скрыть свое настроение от жены. Он понимал, как много этот парк означает для Пэйцинь. Группа туристов тоже остановилась у беседки, и экскурсовод начала восхвалять чудо древней архитектуры. Пэйцинь внимательно слушала и на некоторое время забыла о нем. Юй стоял в толпе, кивая, но думая о своем.