Плечи у нее поникли, веки тяжело опустились на потухшие глаза.

— Все это кажется тебе бессмыслицей, — медленно произнесла она прежним хриплым голосом. — Тебе я показалась бы старой даже Там. Тогда нам представлялось, что это лучший способ провести отпуск да еще и помочь в исследованиях. Но мы очутились в ловушке.

Она начала считать по пальцам, бормоча про себя:

— Три года Там, но здесь… трижды восемь… — Она чертила по столу толстым указательным пальцем, низко наклоняясь к старой, вытертой клеенке.

— Миссис Кливити! — В наступившей тишине мой голос испугал самое меня, но я почувствовала то возбуждение, какое иногда охватывает вас, когда игра вдруг становится реальностью. — Миссис Кливити, если вы потеряли что-нибудь, быть может, я могу поискать вместо вас.

— Прошлый раз ты не нашла, — сказала она.

— Чего не нашла?

Она тяжело поднялась со стула.

— Давай поищем снова. Всюду. Они наверняка смогут найти дом.

— Но что же мы ищем? — спросила я, принимаясь за осмотр плиты.

— Узнаешь, когда увидишь, — ответила она.

Мы искали по всему дому. Сколько тут было замечательных вещей! Одеяла, целые, совсем новехонькие, даже одно запасное, которое им вовсе не было нужно. И полотенца, и махровые мочалки в тон к ним. И тарелки без трещин, все одинаковые. И стеклянная посуда — настоящая посуда, а не банки. И книги. И деньги. Хрустящие, новенькие бумажки в коробке в нижнем ящике комода, в коробке под стопкой запасных наволочек. И платья, много-много платьев. Все они, правда, велики для любой из нас, но мой опытный глаз уже видел, как переделать то или другое, чтобы все мы могли одеться как богачи.

Я вздохнула, когда мы наконец сели, устало глядя друг на друга. Подумать только — имея так много всего, искать еще что-то! Время было позднее, пора ложиться спать, а у нас после всех стараний были только грязные руки да боль в спине.

Прежде чем надеть пижаму, я выбежала во двор, в душевую, боязливо сполоснула руки под холодным душем и, возвращаясь в дом, все время трясла ими, чтобы они просохли. Ну вот, мы перевернули квартиру вверх дном, но нигде не нашли того, что искала миссис Кливити.

В спальне я начала шарить под кроватью в поисках пижамы, и мне снова пришлось лечь ничком, чтобы найти свой пакет. В суматохе мы засунули его между двумя картонками. Я проползла подальше под кровать и попыталась отодвинуть картонки, чтобы вытащить пакет. Он разорвался, из него выпала пижама, я зажала ее в сгибе локтя и начала выползать обратно.

И вдруг весь мир взорвался, превратившись в яркий свет; он трепетал, пульсировал, плескал сиянием в мои пораженные глаза, пока я не догадалась зажмуриться и не увидела под сомкнутыми веками яркие пятна.

Потом я сделала над собой усилие и вновь открыла глаза, но тут же отвернулась и смотрела только краешком глаза, пока не привыкла к блеску.

Между картонками виднелось отверстие, словно окошко, но маленькое-маленькое, и оно открывалось в страну чудес, о которых рассказать невозможно. Краски, для которых нет названия. Чувства, рядом с которыми лунный свет в ветреную ночь кажется пригоршней пыли. Я почувствовала, как слезы, обжигая глаза, заструились по щекам — не знаю, от блеска или от восторга. Я смигнула их и все смотрела, смотрела…

Там, в этом блеске, виднелись какие-то фигурки. Они высовывались в окошко, манили к себе и звали — серебристыми сигналами и серебристыми звуками.

«Миссис Кливити! — подумала я. — Что-то блестящее!»

Я бросила еще один долгий взгляд на сияющие фигурки и на деревья, которые были точно музыка по краям дороги, и на траву, которая была точно вечерняя песня нашей травы под ветром, — последний, последний взгляд — и начала выбираться наружу.

Я с трудом встала, крепко держа в руках пижаму.

— Миссис Кливити!

Она сидела у стола, грузная, как груда кирпича, и ее расплывшееся лицо под спутанными волосами было очень печальным.

— Да, детка.

Она едва слышала себя самое.

— Там что-то блестящее… — сказала я.

Ее тяжелая голова медленно приподнялась, незрячее лицо повернулось ко мне.

— Что такое, детка?

Я почувствовала, что пальцы у меня впились в пижаму, жилы на шее напряглись, а под ложечкой словно что-то сжалось.