Честно говоря, я испытал облегчение, поскольку совершенно не представлял, что сказать Ему при встрече.

Я всегда думал, что сто политиков в одном месте — это кошмар. Сто двадцать — просто конец света. Если бы в кнессете было меньше депутатов, возможно, судьба Израиля сложилась бы иначе.

Но миллионы политиков сразу… Да еще из разных времен… Я прогуливался, скажем, с Макиавелли, и он запросто склонял меня к мысли о том, что Израиль как государство не имеет права на существование. И система его умозаключений была столь совершенна, что, даже понимая ее вздорность, я не мог возразить ни слова. А потом к нам подходил (или, точнее сказать, подлетал?) Наполеон Первый, и мне становилось ясно, что Израиль должен был быть создан еще в конце восемнадцатого века, ибо тогда у Франции появился бы могучий союзник в борьбе с арабами и прочими египтянами, а поход на Александрию закончился бы куда успешнее.

А было еще так. Беседую я, допустим, с министром Громыко, и он мне доказывает, что Сталин был, безусловно, прав, когда хотел сослать всех евреев на Дальний Восток. Потому что, кто же еще мог поднять культуру и науку в этой области Советского Союза? Я говорю, что для евреев это была бы погибель, на что Громыко возражает мягко, что история требует жертв, и кто же должен жертвовать во имя будущего, как не евреи, которые жертвовали всегда, пусть и не всегда по своей воле… И тут Громыко вдруг понижает голос, а мгновение спустя и вовсе переходит на мыслепередачу. И говорит такое:

— А вообще-то, Арон, Сталин, конечно, большая сволочь. И евреи до места не доехали бы. Вблизи от Байкала всех бы в расход пустили. Это я тебе по секрету говорю, только ты, когда Иосифа встретишь, меня не выдавай. И Бен-Гуриону с Вейцманом ничего об этом не говори, славные люди, обидятся…

А как-то подваливает ко мне Лейба Троцкий и представляется:

— Политическая проститутка. Давайте поговорим о том, стоило ли отдаваться коммунистической партии или было бы лучше пофлиртовать с Бундом?

Нет, господа, как же меняются люди, лишаясь своего материального тела!

Могут ли политики обходиться без парламента? Нет, конечно. Самое интересное, что в парламент тут избирали по безальтернативным спискам. Безальтернативным в том смысле, что избирали всех без исключения.

Я прошел, придумав сам для себя партию «Движение за чистоту облачного слоя». Жорж Помпиду и Авраам Линкольн убеждали меня поменять название, потому что есть уже партия «Правые — за чистоту облачного слоя». Но я остался при своем, доказав великим политикам, что имел в виду совсем даже иной облачный слой, нежели мои политические противники.

Но до чего же это скучное дело — политика, — если не можешь во время заседания вскочить и сдернуть докладчика с трибуны или врезать по уху представителю оппозиции!..

Какое-то время спустя (часов здесь никто не наблюдал, и потому, наверное, все были счастливы) я отправился с Ульяновым встречать приходящих.

Ульянов почему-то очень не любил, когда его называли Ленин — утверждал, что это гойская кличка, а сам он, еврей по крови и Бонк по фамилии, никогда не любил гоев и революцию в России сделал исключительно для того, чтобы им было плохо.

— Это аморально, — возмутился я, впервые услышав такое объяснение. — Там же были миллионы евреев!

На что раби Акива, с которым мы успели подружиться, дал ответ:

— Не слушай ты этого потомка Хама. Я сам слышал, как он недавно, на митинге политиков «Восьмой уровень — за экологическую чистоту!» утверждал, что революция — это его идея фикс, и он, будучи исконно русским, хотел сделать революцию в государстве евреев, чтоб им было плохо. Но поскольку в то время еще не было Израиля, ему пришлось удовольствоваться Россией, поскольку там евреев было больше даже, чем в Америке…

— Фу! — сказал я, и с Ульяновым предпочитал не разговаривать.

Но дежурные пары отбирает генератор случайных чисел, и, в конце концов, получилось, что встречать приходящих отправились мы с Владимиром Ильичом.

Жерло туннеля было хотя и не материальным, но все же и не исключительно астральным созданием. Ведь новая душа, вылетев из тела (это я помнил по себе), еще не успевала освоиться в астральном мире, материальное было ей ближе духовного, и это было учтено Им при конструировании переходного блока. В результате наши возвращались с дежурства с простуженными душами и вынуждены были лечиться настоями из философского камня. Теперь это предстояло и мне, а присутствие Ленина настроения не улучшало.

И кто, вы думаете, вылетел из туннеля первым? Вот игра случая — это оказался Ариэль Бен-Шалом, депутат кнессета от Ликуда.

— Вот так встреча, — сказал я.

— Это ты, Арон! — воскликнул Ариэль. — Не думал встретить тебя здесь!

— А кого ты рассчитывал встретить? — обиделся я.

— Да кого-нибудь из праведников, а не такого закоренелого безбожника, как ты!

— Послушай, — перебил я его, — кто сейчас премьер-министр? Все еще Бродецки?

— Скинули! — захохотал Ариэль Бен-Шалом. — Теперь у власти Ликуд, а премьером стал Борис Финкель. И мы не далее как вчера заново аннексировали Голаны, а на территорию государства Палестина направили новых поселенцев.