Он улыбнулся и придвинулся поближе к ней.

– Я уже никогда не буду одиноким. Мы уладим все дела здесь. Потом я собираюсь увезти тебя в Бостон на одном из моих кораблей. Как тебе это нравится?

Она наклонилась над ним с задумчивым выражением на лице.

– Морское путешествие с любимым человеком? В другую страну на одном из самых знаменитых и быстрых кораблей? В Америку, в Бостон? Ох, Оливер, мне кажется, нельзя требовать от женщины, чтобы она всерьез рассматривала столь малопривлекательные перспективы.

Он хотел схватить ее, но она оказалась проворнее и вовремя отскочила.

– Я собираюсь идти в постель, – сказала она.

Оливер послал ей свою самую сладострастную улыбку.

– Ты ненасытна.

– А ты больной человек, – сурово сказала она. – С головной болью, как ты сам мне сказал. Ты нуждаешься в отдыхе.

– Моей голове стало намного легче. – Он встал на ноги. – У меня всего несколько царапин и синяков. И у тебя, женушка, тоже. Неужели мы позволим им помешать нашему удовольствию?

Лили поспешила в его объятия. У них обоих были синяки, не все из которых были на виду. Но профессор, которого спешно вызвали и чье присутствие заставило смолкнуть все другие голоса, мудро посоветовал им исцелить друг друга и исцеляться наедине столько времени, сколько на это потребуется. После этого он ушел и увел всех вместе с собой. Теперь, когда Ник сидел взаперти, законные разбирательства и другие неприятные дела могли подождать.

– Надеюсь, что когда-нибудь меня перестанет интересовать, за какое преступление был изгнан мой отец, – сказал Оливер. – Несправедливость угнетает меня, но если должно случиться так, что я останусь в неведении, – что ж, значит, так тому и быть.

Лили погладила ему спину поверх белой полотняной рубашки, надетой на нем. От теплого прикосновения ее руки по его телу пробежала дрожь.

– Я не смогу спать, – сказал он ей. – И нужно честно признать, что другие попытки заснуть могут оказаться более болезненными, чем хотелось бы.

– Ох. – Она повернула к нему голову и улыбнулась. – Вполне возможно, что другие ощущения отвлекут нас от боли.

– Может, и так. – Он прижал ее к груди и уперся подбородком ей в голову. – Буря прошла. Самое большее через два часа станет светать.

– Мне что-то захотелось прогуляться, – сказала Лили. – Если ты, конечно, можешь. Например, в северное крыло. Мы могли бы еще раз там оглядеться…

– Там нечего искать, любовь моя. Нам нужно с этим смириться. Мне нужно с этим смириться.

– Да. – Ее глаза затуманились.

Оливер поспешно сказал:

– Но мне будет приятно прогуляться с тобой. Все равно ясно, что нам нелегко будет уснуть.

Рука об руку они направились к мосту, ведущему в северное крыло.

На середине моста они задержались. Бледнеющее ночное небо начало покрываться легчайшей серебристой поволокой.

– Буря так мимолетна, – сказала Лили, прижавшись к Оливеру. – Немного погремит и умчится.

– И умоет все вокруг, – подхватил он. – И подарит мне несколько звезд.

– Только тебе?

– Да, только мне. Они предназначены специально для меня, потому что, когда я вижу под ними тебя, это производит на меня ошеломляющее впечатление.

– Глупости, – улыбнулась она. – Здесь холодно.

Оливер провел ее в северное крыло, заметив по пути, что портрет его отца водворен на место.

– Папа позировал в музыкальном зале, – сказал он. – Возле тех самых клавикордов, на которых ты играешь.

Лили внимательнее присмотрелась к полотну.

– В самом деле. Как странно видеть его пальцы на тех же самых клавишах. – Без дальнейших обсуждений Лили направилась прямиком к лестнице, и они спустились на нижний этаж.

– Лили…

– Мне здесь нравится, Оливер, – сказала она, настойчиво перебив его. – И тебе тут должно нравиться. Забудь о Витлэсе. Здесь обитали твои предки. И твой отец, несомненно, испытал в этих комнатах много счастливых моментов.

Он ничего не ответил. Их путь неуклонно лежал в экзотическую комнату, послужившую последним земным пристанищем его дяде.

– Замечательно! – Лили уперлась руками в бока и сделала полный оборот, оглядывая комнату. – Можешь себе представить? Этот твой проклятый братец умудрился еще раз здесь побывать.

Оливер поставил на место покрытое шкурой кресло и сел, оглядывая последствия торопливого неряшливого обыска. На этот раз не было сделано даже попытки скрыть чье-то бесцеремонное вторжение.