Разумеется, я добрался до последней партии. Да и как посмел бы не добраться? С таким-то призом на кону... Двигался ни шатко, ни валко: пару раз выбросил Senh, и принимался играть с нуля, пару раз «совершенно случайно» с ходу обзавёлся тремя Аnuh, а потом осторожничал и пропускал броски, когда не был уверен в собственных силах, в общем, вёл себя, как самый обычный игрок. С той лишь разницей, что едва мог удержать взгляд на гранях кости, потому что постоянно прихлёбывал из кружки, за наполненностью которой чутко следили подручные хозяина «Перевала».

Впрочем, мне не нужно было стараться и напрягать внимание: весь зал заворожённо следил за ходом игры, особенно, когда осталось лишь двое. Я и совсем молодой парнишка, одетый не вычурно, но и не бедно, а с некоторой претензией на изящество. Каждый бросок он совершал, как последний, и так переживал за результат, что высокие скулы узкого лица почти не расслаблялись. А вот его противник...

Чего я только не вытворял! К примеру, с завидной регулярностью ронял кость на пол. Разумеется, она норовила укатиться под стол, а то и под ноги зрителям. Я отправлялся следом, и меня либо дружно вытаскивали из переплетения деревянных ножек (в которых так легко запутаться, чтоб вы знали), либо общими усилиями извлекали из толпы. Точнее, из-под толпы. Сочувствующие неоднократно предлагали принести другую кость, но я категорически отказывался, заявляя, что она — «моя любимая» и «моя счастливая», попеременно жаловался на судьбу и возносил хвалу богам, задрёмывал (и тогда меня приходилось будить), ругался, порывался полезть в драку с кем-то, кто «косо на меня посмотрел», то бишь, хотел сглазить мою удачу... Давно так не веселился. С самых студенческих времён. И очень жалел, что Локка не видит: уж она оценила бы мой спектакль по достоинству. Потому что прекрасно знает: я никогда не напиваюсь до безобразия. И тому имеются веские, но не вовсе обязательные для обнародования причины.

В последнем круге бросков я оттягивал победу так долго, как только мог. Постоянно выбрасывал Dieh и Anh, ввергая глашатая в полнейшую безысходность, потому что он, бедный, под конец бурного вечера не был расположен производить долгие подсчёты. Противник злился, наблюдая за моими чудачествами, но с другой стороны, эти «безобразия» оставляли ему надежду на победу. Беспочвенную надежду, разумеется: уловив недовольную мину на лице heve Майса, я решил заканчивать, и, взглянув на доску с результатами, глубокомысленно заявил: «Хорошенького понемножку!» В самом деле, нужно было «немножко»: всё одна Anh. Её я и выбросил, но о моём выигрыше узнали не сразу, потому что вылетевшая из пальцев кость ударилась о бортик стола, оттолкнулась от него, перелетела через и покатилась по полу. Глашатай тут же велел всем «замереть» и самолично пополз искать беглянку. А когда нашёл, облегчённо заявил: «Игра окончена!».

Искренних поздравлений и зависти было примерно поровну, но изо всех взглядов, обращённых на меня, чудовищным образом выбивался взгляд проигравшего мне парня: потерянный, почти мёртвый. Никогда не видел подобного отчаяния у игроков. Наблюдалось всякое, конечно — и злость, и разочарование, и желание взяться за оружие, чтобы «восстановить справедливость», но, пожалуй, столь глубокого ощущения поражения встречать не доводилось. Наверное, я не обратил бы на него внимания, если бы сам некогда не пережил точно такие же чувства. Когда потерял всё, принадлежащее мне по праву рождения и обретённое упорными стремлениями к совершенству. Разница между нами состояла лишь в том, что я не уповал на блага — просто обладал ими и в одночасье лишился, а этот парень, похоже, возлагал на игру определённые надежды. Нет, одну-единственную надежду, не оправдавшую ожиданий.

Впрочем, женщины все таковы: пока им нравится оставаться рядом с вами, остаются, жертвуя всем, что у них есть. Но стоит малейшей тени пробежать через тропинку любви и дружбы, зёрна Хаоса начинают давать ростки. И тут главное вовремя заметить начавшееся разрушение и попытаться усмирить зарождающуюся бурю — усыпить, успокоить, приласкать. Не успеешь, не уловишь момент: можно прощаться с безмятежной жизнью. А я, кажется, благополучно упустил именно такой момент...

— Вы ещё хоть что-то соображаете? — Поинтересовался heve Майс, глядя, как я растекаюсь по креслу в гостевой комнате, ожидая начала главного действа.

— А как же!

— Слабо верится.

— Не надо быть таким подозрительным: я в полном порядке и готов к бою! Хотя, правильнее было бы называть это разведкой... Наверное. Вы до сих пор не обмолвились, какие цели преследуете.

Светлые глаза сузились:

— Зачем вам знать мои цели?

— Так, из общей вредности... Кстати, я не шучу. Направление вектора мне просто необходимо, а уж его величина пусть останется на вашей совести. Расскажете?

— В самом деле, необходимо?

Хозяин «Перевала» прошёлся по комнате, искоса посматривая на меня и решая, стоит ли доверять первому встречному, даже если речь идёт о жизни и смерти.

— Не верите? Многое теряете. К тому же, я не собираюсь пользоваться вашими тайнами себе во благо или во вред: они не более чем инструмент. Можно копать яму ладонями, а можно воспользоваться лопатой. Чувствуете разницу? Вам необходима скорость и точность, а вы пытаетесь заставить меня спотыкаться на каждом шаге.

Heve Майс резко остановился напротив меня и оскорблённо заявил:

— Вы совершенно трезвы!

— А вот для вас нет ровным счётом никакой разницы, пьян я или трезв. На ногах твёрдо стоять не могу, это верно, но сейчас твёрдость мне ни к чему: в моём деле напротив, потребна гибкость и податливость. Если хотели убедиться, что ваши речи не будут сказаны напрасно, надеюсь, я вас убедил. Итак?

Курчавый взялся за спинку соседнего кресла, сделал шаг, намереваясь обойти и присесть, но передумал.

— Люди, которые будут играть в «Перевале», весьма влиятельны. В своём роде. Они управляют большими и богатыми... хозяйствами. Если приблизиться к ним, можно высоко подняться.

Бормочу:

— И больно упасть...

— Что вы сказали?

— Ничего, продолжайте.

Он потратил вдох, чтобы собраться с мыслями.

— Принадлежащий мне игровой дом приносит немалый доход.

— Поздравляю.