Однажды – в Москве это было – меня сшибла машина. Отделался легким испугом, но случай запомнился. Я кажется потерял сознание. Когда я пришел в себя, обнаружил вокруг себя людей, множество людей. Склонившись ко мне, они участливо спрашивали:

– Может скорую помощь вызвать? Как себя чувствуете?

Не помню, болело ли тогда у меня что-нибудь, но радость была неописуемая: со мною люди говорят, интересуются мною, я кому-то нужен…”

И это рассказывал Михаил Леонидович Слонимский, старый, почтенный русский писатель, один из зачинателей советской пролетарской литературы. На четвертом десятке лет после революции, установившей союз и братство между народами. Кто в ответе за это?

Рассказал Марк Соболь.

“На остановке троллейбуса это было. В Москве. В самом центре. Какие-то ребята хотели без очереди пролезть в троллейбус. Дернуло меня сделать им замечание.

– А-а, Абрам…

Он встал передо мной, высокий, молодой, косая сажень в плечах, загородив собой полнеба. Рядом с ним стал другой. С другого бока – третий. Встали, пошли на меня. Молча, оттесняя меня к тротуару, а там к подворотне. Ребята были все один к одному, здоровые, крепкие, и я знал, удар любого из них в грудь – верная смерть, у меня одного легкого нет после ранения.

– Да что вы, ребята, – вдруг крикнул я. – У меня три ранения. Чтобы вы жили…

И вдруг круг вокруг меня разомкнулся. Ребята усовестились, ушли.

В этот день по радио была передана информация о врачах-вредителях. Парни эти были жертвой той информации.

Вечером того же дня я отправился в ЦДЛ. Жена отговаривала, но я все-таки пошел. Я думал – отвернутся друзья, значит, грош нам цена, нашей дружбе, нашему братству, нашему товариществу.

Первым встретил меня Сергей Орлов. Как больного взял меня под руку, посадил за стол, готовый кормить меня с ложки. Меня окружили другие ребята, выпили за мое здоровье.

От сердца отлегло. Слезы душили меня. И я в самом деле почувствовал себя больным”.

Есть такая восточная шутливая присказка. У Моллы Насреддина спросили, сколько ему лет. “Сорок”, – ответил Молла. Через год снова спросили. “Сорок”, – был ответ. Спросили еще через год, а там еще и еще – ответ был неизменный: “Сорок”. Когда ему напомнили о его забывчивости, он не растерялся, сказал: “А вы хотите, чтобы я каждый день менял свое слово? У мужчины одно должно быть слово.”

Сталин во многом напоминает мне этого шутника. Но с той лишь разницей, что Молла Насреддин смеялся над собой, а Сталин – над страной…

О том, что Сталин, составив определенное мнение о чем-либо, потом не менял его, не менял свои приказы, даже если они обращались против нас, знают хорошо те, кто прошел войну, у кого зоркие глаза и цепкая память, кто не хочет из ложного стыда закрыть глаза и уши на все увиденное и услышанное на войне, где воочию можно было убедиться в своеобразии сталинского военного гения, оценить шутки стоившие нам миллионы жизней.

Рассказывает Герой Советского Союза, танкистка, писательница Ирина Левченко.

“Поначалу наши ребята, молодые танкисты, не имевшие опыта и навыка в танковых боях, столкнувшись с хорошо обученными танкистами фашистской армии, не выдерживали их натиска и, не принимая боя, панически бежали, оставляя машину. Сталин приказал заградотрядам расстреливать беглецов на месте. И их расстреливали. Но вот ситуация изменилась. Мы научились воевать. Немцы сами начали убегать от нас. Мало-помалу беглецы перевелись, и стрелки заградотряда остались без дела. Впрочем, это не точно. Они все-таки находили работу, зорко смотрели за полем боя и, как только какой-нибудь наш подбитый танк загорался, бежали на дымок: не спасать обгоревших танкистов, а расстреливать на месте. Конечно, сытые бравые автоматчики это проделывали из трусости, чтобы скрыть свою бездеятельность – чего доброго еще пошлют с немцами воевать. Но и Сталин хорош. Сколько писали в ставку, частушки даже сочинялись, как уберечься от своих, но так до конца войны управы на них не нашлось, Сталин так и не отменил своего приказа, не сделал к нему поправок. Танковые подразделения вынуждены были негласно держать при части отряд бойцов, которые спасали раненных танкистов от солдат внутренних войск”.

Такую же картину рисует кавалер двух орденов солдатской “Славы”, капитан Бабкен Гевондович Кричьян, защитник Сталинграда, прославленный разведчик.

“Не знаю, как на других участках фронта, но можно смело сказать, что в Сталинграде из десяти убитых добрая половина пала от наших пуль”.

Были ли среди нас такие, которые говорили бы Сталину: “Не согласен”?… Да, были. Но мы о них не говорим, их не чествуем, они погибли бесславно по одному движению пальца Сталина. Например, Орджоникидзе, Постышев. Известны последние слова Якира: “Да здравствует коммунизм!” Или Карахана: “Ничего нового. Революция пожирает своих детенышей”.

Одного кивка, движения руки Сталина было достаточно, чтобы летели головы маршалов, генералов, дипломатов, крупных партийных деятелей. Мао-Цзе-дун в Китае за одну ночь убрал всех руководителей партии, которые собирались на Пленуме скинуть его с поста, указать на его ошибки. Недавно этот прием повторили в Бангладеш. Желая избавиться от неугодного властелина, убили его самого, всю семью, родственников. Вот и мы, взявшиеся переделать мир, перевоспитать Португалию, весь Запад, Америку, находимся пока во многом на уровне Бангладеша. Вот и Индира Ганди пытается вырвать себе особые полномочия. Ей, наверное, тоже мерещатся отрубленные головы противников. Какой удобный прием! Какие там споры, диспуты, обмен мнениями, когда есть кивок головы, одно мановение пальца. Заразительный пример. Скоро, очень скоро Индия почувствует на себе этот безмолвный кивок, пожнет плоды от предоставляемых Индире Ганди “особых полномочий”.