Сядем, любезный Дион, под сенью развесистой рощи,

Где, прохлажденный в тени, сверкая, стремится источник, -

Там позабудем на время заботы мирские и Вакху

Вечера час посвятим.

Мальчик, наполни фиал фалернским вином искрометным!

В честь вечно юному Вакху осушим мы дно золотое;

В чаше, обвитой венком, принеси дары щедрой Помоны, -

Вкусны, румяны плоды.

Тщетно юность спешит удержать престарелого Хрона,

Просит, молит его – не внимая, он далее мчится;

Маленький только Эрот смеется, поет и, седого

За руку взявши, бежит.

Что нам в жизни сей краткой за тщетною славой гоняться

Вечно в трудах только жить, не видеть веселий до гроба?
–

Боги для счастия нам и веселия дни даровали,

Для наслаждений любви.

Пой, в хороводе девиц белогрудых, песни веселью,

Прыгай под звонкую флейту, сплетяся руками, кружися,

И твоя жизнь протечет, как быстро в зеленой долине

Скачет и вьется ручей.

Друг, за лавровый венок не кланяйся гордым пританам.

Пусть за слепою богиней Лициний гоняется вечно,

Пусть и обнимет ее. Фортуна косы всеразящей

Не отвратит от главы.

Что нам богатства искать? им счастья себе не прикупим:

Всех на одной ладие, и бедного Ира и Креза,

В мрачное царство Плутона, чрез волны ужасного Стикса

Старый Харон отвезет.

Сядем, любезный Дион, под сенью развесистой рощи,

Где, прохлажденный в тени, сверкая, стремится источник, -

Там позабудем на время заботы мирские и Вакху

Вечера час посвятим.

Когда, душа, просилась ты

Погибнуть иль любить,

Когда желанья и мечты

К тебе теснились жить,

Когда еще я не пил слез

Из чаши бытия, -

Зачем тогда, в венке из роз,

К теням не отбыл я!

Зачем вы начертались так

На памяти моей,

Единый молодости знак,

Вы, песни прошлых дней!

Я горько долы и леса

И милый взгляд забыл, -

Зачем же ваши голоса

Мне слух мой сохранил!

Не возвратите счастья мне,

Хоть дышит в вас оно!

С ним в промелькнувшей старине

Простился я давно.

Не нарушайте ж, я молю,

Вы сна души моей

И слова страшного "люблю"

Не повторяйте ей!

1821 или 1822

(Идиллия)

Путешественник

Нет, не в Аркадии я! Пастуха заунывную песню

Слышать бы должно в Египте иль Азии Средней, где рабство

Грустною песней привыкло существенность тяжкую тешить.

Нет, я не в области Реи! о боги веселья и счастья!

Может ли в сердце, исполненном вами, найтися начало

Звуку единому скорби мятежной, крику напасти?

Где же и как ты, аркадский пастух, воспевать научился

Песню, противную вашим богам, посылающим радость?

Пастух

Песню, противную нашим богам!

Путешественник, прав ты!

Точно, мы счастливы были, и боги любили счастливых:

Я еще помню оное светлое время! но счастье

(После узнали мы) гость на земле, а не житель обычный.

Песню же эту я выучил здесь, а с нею впервые

Мы услыхали и голос несчастья, и, бедные дети,

Думали мы, от него земля развалится и солнце,

Светлое солнце погаснет! Так первое горе ужасно!

Путешественник

Боги, так вот где впоследнее счастье у смертных гостило!

Здесь его след не пропал еще. Старец, пастух сей печальный,

Был на проводах гостя, которого тщетно искал я

В дивной Колхиде, в странах атлантидов, гипербореев,

Даже у края земли, где обильное розами лето

Кратче зимы африканской, где солнце с весною проглянет,

С осенью в море уходит, где люди на темную зиму

Сном непробудным, в звериных укрывшись мехах, засыпают.

Чем же, скажи мне, пастух, вы прогневали бога Зевеса?

Горе раздел услаждает; поведай мне горькую повесть