В мирской одежде войти в монастырь было невозможно, поэтому я переоделся служкой и с молитвенником «Кочхез» под мышкой встал на дороге, по которой должны были пройти парламентеры с отцом Хесу.

Жду я, жду. Наконец парламентеры показались. Все трое на лошадях. Впереди – начальник полиции Багеша Мухти-эфенди с белым флагом в руках, за ним Мехмед-эфенди с белым платком на шее, на покрасневшем лице свежий шрам. Последним ехал архимандрит Хесу на гнедой лошадке. Хесу был мужчина крепкого сложения, на широкой груди окладистая белая борода.

– Святой отец, – обратился к нему я, – я из здешних монахов, ходил в село Татрак, чтобы разыскать там утерянный молитвенник рода Арабо. Вернулся вот, хочу войти в монастырь, но божий храм осажден.

– Идем, сын мой, идем со мной, – сказал Хесу и взял у меня молитвенник.

Я молча присоединился к парламентерам. Увы, я нашел свое старое пристанище изменившимся. Накануне резко похолодало, снег завалил вход в монастырь.

К югу от монастыря было большое гумно. Здесь я в детстве пускал голубей – они летели на колокольню. Все это пространство заполнено было сейчас вооруженными всадниками. Увидев, что осажденные не сдаются, Али-паша и его сотники привели из Муша мастеров-армян и на расстоянии двухсот шагов от ограды построили каменные баррикады, решив таранить стены монастыря.

Возле часовни парламентеры спешились. Женщина-гонец с поднятыми руками прошла в монастырь и вернулась с ответом Андраника: «Можете войти». Оставив лошадей возле часовни, три парламентера направились к монастырю.

Впереди по-прежнему вышагивал Мухти-эфенди с белым флагом в руках. За ним Мехмед-эфенди шел. Шествие замыкал отец Хесу. Я шел рядом с Хесу в одежде молодого послушника.

Со стороны монастыря послышался залп – на снег попадало несколько десятков фесок. Сидевший на дереве аскяр упал мне прямо под ноги. Сначала феска упала, потом он сам.

Монастырь Аракелоц имел два входа: одна дверь поменьше, другая – двустворчатая с аркой. Двустворчатая дверь намертво была забита. Перед малой дверью было множество искусственных заграждений, и вокруг были вырыты окопы. Девять армянских солдат защищали вход в монастырь – на каждого воина приходились три позиции. Они стреляли, быстро перебегали на другую позицию, снова стреляли, потом перебегали на третью позицию, создавая видимость большого войска. Неподалеку от них две женщины и один вооруженный священник строили новые укрепления.

Всего же осажденных было около тридцати человек, и было у них на всех про всех тридцать семь винтовок, из них две кремневки. Пули, выпущенные из тысячи вражеских винтовок, со свистом впивались в стены монастыря; в ответ летели считанные пули осажденных.

При виде белого флага в руках начальника жандармов в войске протрубили «отбой», и мы, пройдя сквозь ряды аскяров, победно приблизились к входу.

Мухти-эфенди, сняв феску, трижды поклонился монастырю и, поднявшись на цыпочки, постучал древком по маленькой двери.

– В монастырь нельзя, – послышался угрожающий голос.

– Мы от султана, парламентеры! Паша поручил нам войти в монастырь под прикрытием белого флага! – прокричал начальник жандармов.

Дверь открылась. По обе стороны входа стояла стража – четверо мужчин могучего сложения. У каждого в руке по зажженному полену, от которого они то и дело прикуривали, С усов их свисали сосульки. Вода с сосулек с шипением капала на огонь. Мухти-эфенди в ужасе попятился.

– Почему опаздывают, приказ ведь дан, – послышался голос Андраника откуда-то сверху.

– Приказ дан, да гости боятся входить, – доложил один из стражи, с головешкой в руках двигаясь к лестнице»

– Бояться нечего, пускай входят – или же скатертью дорога. Если бы мы хотели их убить, мы бы их возле часовни прикончили. Гайдук обманом человека не убивает. Откройте дверь, проведите сюда людей султана.

Исполины отвели в стороны свои факелы, и мы прошли вперед. Когда закрывали дверь, Мехмеду-эфенди по неосторожности прищемили ногу.

– Стой, ногу мне сломал! – заорал помощник начальника жандармов, с трудом вытянув ногу и поправляя белый платок на шее.

Внутри монастыря картина была не менее ужасающая. От входа и до главного зала выстроились вооруженные люди. Три великана стояли на каменной лестнице, ведущей вверх. На груди первого было написано «Гром», на груди второго – «Молния», на груди третьего – «Гроза». Сопровождающий нас стражник взял у того, кого звали Грозой, факел и повел нас к дверям, охраняемым двумя высоченными мужчинами в военной одежде. Тот, что стоял справа, прикладом открыл перед нами дверь, и мы вошли в зал.

Зал был чисто прибран, горел очаг. Вдоль противоположной стены стояло несколько десятков сундуков, сложенных друг на друга. Верхние сундуки были раскрыты, из них защитники монастыря брали пули. Возле ящиков валялись мешки с порохом и пустые гильзы.