— Ты сейчас снова уйдёшь?

— Если немедленно не прогонишь со своей физиономии скорбь, уйду. И больше не появлюсь.

Ровно два с половиной вдоха понадобилось рыжику, чтобы согласиться на мои условия:

— Не сердись, ладно? Мы... нам тоже было несладко.

Занятная деталь. На пути в поместье с парнями что-то произошло? Ох, не нужно было поручать их заботам Хигила... Хотя капитан Егерей — человек, исполняющий просьбы и приказы одинаково точно и споро.

— Несладко, говоришь? — Присаживаюсь на ступеньки крыльца, отставляю корзинку в сторону и хлопаю ладонью рядом с собой: — Ну-ка, рассказывай! Я раздобыл вам самый лучший эскорт, о таком даже короли мечтают, а вы чем-то недовольны!

Хок фыркнул, присаживаясь:

— Да уж, эскорт... Вставать до зари, ложиться затемно и проходить в день пешком не менее полусотни миль — мечта, да и только! Сам бы так мечтал, если нравится.

— Зато жир порастрясли и щёки заимели румяные на зависть придворным красоткам! Причина недовольства только в рвении Хигила? Мне думается, Егерь тут ни при чём. Так в ком же дело?

С минуту рыжик скорбно сопел, почти как Шани, когда я подолгу отказываюсь брать её на руки, потом сухо бросил:

— В тебе.

И почему этот ответ меня не удивляет? Вечно оказываюсь виноват не в одном, так в другом.

— Расплывчато.

Хок оскорблённо повернул голову:

— Да куда точнее-то?

— Видишь ли, любезный мой попутчик...

Нет, мудрствований он не поймёт, нужно придумать способ объяснения попроще. Ага!

Я покопался в сумке, нащупывая монеты, извлёк один из попавшихся в пальцы кругляшков и сунул под нос рыжику:

— Что перед тобой?

— «Орёл».

— А что изображено на повёрнутой к тебе стороне?

Хок пожал плечами:

— Орёл и изображён.

— А на другой?

Простейший вопрос вызвал у парня замешательство, на которое я и рассчитывал. В самом деле, часто ли мы обращаем внимание на вещи, неизменно окружающие нас с раннего детства до глубокой старости? Замечаем ли их малейшие черты? Задумываемся ли над их происхождением и судьбой? Никогда. Иначе я бы получил быстрый и спокойный ответ.

— Вообще-то неважно, что там. Важно другое: мы видим монету с разных сторон, и если плохо помним, как она вообще выглядит, не узнаем, что именно видит каждый из нас, пока... не обменяемся впечатлениями. Теперь понятно?

— Пока я не расскажу, почему мы на тебя злимся, ты не догадаешься, так, что ли? — неуверенно предположил Хок.

— Попал в цель! Конечно не догадаюсь. Даже стараться не буду, чтобы не напридумывать то, чего не было и быть не могло. Итак?

Рыжик глубоко вдохнул, потом столь же глубоко выдохнул.

— Ты... ты такой же, как Рогар.

— Если учесть, что меня многие называют Мастером, да, наверное, такой же.

— Я не об этом! Ты... тоже взял и ушёл, не сказав ни слова, будто торопился куда-то.

Именно торопился. Только и сам об этом не знал, пока... не успел в назначенное место вовремя.

— Мне нужно было уйти.

— Ты бросил нас.

— Я оставил вас на попечение надёжных людей.

— Не спрашивая нашего согласия!

Это верно. Не то что согласия, даже мнения не спросил. Надо было бы действовать иначе, однако... Время никогда не ждёт, пока завершатся вежливые беседы.

— У меня не было такой возможности.

— Было, не было! — Хок зло тряхнул чёлкой. — Когда люди так уходят, они...

— Они? — переспросил я, когда новорожденная пауза достигла совершеннолетия.

— Не возвращаются!

Вот оно что... Трудный случай. Но не безнадёжный.

Я взял рыжика за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.

— Сейчас я скажу тебе ужасную вещь, возможно, самую ужасную из тех, что ты слышал и ещё услышишь... Люди вольны поступать так, как того сами желают. Так, как считают необходимым. Даже если уходят, чтобы никогда не вернуться. Пойми, у каждого из нас есть право жить своей жизнью. Право, из посягательства на которое рождается рабство. Делить жизнь с кем-то другим должно только по искреннему желанию, потому что цепи необходимости крепче железных. И гораздо тяжелее, поскольку опутывают не руки и ноги, а сердце. Ни Рогар, ни я не можем быть подле вас вечно. И в первую очередь потому, что не хотим брать лишнее от ваших судеб. Не хотим красть ваши сокровища. Даже если вы готовы сделать нам дорогой подарок по собственной воле и с искренней радостью, мы точно так же вправе его не принимать.

Вдох молчания и робкое:

— Но ты... ты хотя бы не будешь выкидывать такой подарок сразу?

— Разумеется, нет. И обязательно поблагодарю дарителей. Но брать или не брать, всё равно решать только мне. Согласен?

Карие глаза, чуть светлее, чем у Борга, но такие же упрямые, пристыженно моргнули, а над нашими головами кто-то хрипловато удивился:

— Мне внук сказал, что приехал шут, а на деле оказалось, что шутами впору зваться всем остальным.

Я поспешил встать, поворачиваясь к невысокому пожилому мужчине, по утреннему холодку закутанному в домашнюю мантию. Ни единого тёмного волоска на голове — все седые, по лицу ручейками разбегаются морщины, потерявшая упругость кожа висит складками по обеим сторонам рта и увесистым кошелем под подбородком, только глаза ещё хранят воспоминания о молодости: живые, серо-зелёные, но слегка испуганные, словно человек постоянно чего-то опасается. Впрочем, со старыми людьми такое бывает: с приближением смерти начинают бояться каждого шороха и всех теней подряд.