Шрифт:
(1792)
К милости
(Писано в царствование Екатерины.)
Что может быть тебя святее,О Милость, дщерь благих небес?Что краше в мире, что милее?Кто может без сердечных слез,Без радости и восхищенья,Без сладкого в крови волненьяВзирать на прелести твои?Какая ночь не озаритсяОт солнечных твоих очей?Какой мятеж не укротитсяОдной улыбкою твоей?Речешь — и громы онемеют;Где ступишь, там цветы алеютИ с неба льется благодать.Любовь твои стопы лобзаетИ нежной матерью зовет;Любовь тебя на трон венчаетИ скиптр в десницу подает.Текут, текут земные роды,Как с гор высоких быстры воды,Под сень державы твоея.Блажен, блажен народ, живущийВ пространной области твоей!Блажен певец, тебя поющийВ жару, в огне души своей!Доколе Милостию будешь,Доколе права не забудешь,С которым человек рожден;Доколе гражданин довольныйБез страха может засыпатьИ дети-подданные вольныПо мыслям жизнь располагать,Везде природой наслаждаться,Везде наукой украшатьсяИ славить прелести твои;Доколе злоба, дщерь Тифона,Пребудет в мрак удаленаОт светло-золотого трона;Доколе правда не страшнаИ чистый сердцем не боитсяВ своих желаниях открытьсяТебе, владычице души;Доколе всем даешь свободуИ света не темнишь в умах;Пока доверенность к народуВидна во всех твоих делах, —Дотоле будешь свято чтима,От подданных боготворимаИ славима из рода в род.Спокойствия твоей державыНичто не может возмутить;Для чад твоих нет большей славы,Как верность к матери хранить.Там трон вовек не потрясется,Где он любовию брежетсяИ где на троне — ты сидишь. 1792
К соловью
Пой во мраке тихой рощи,Нежный, кроткий соловей!Пой при свете лунной нощи!Глас твой мил душе моей.Но почто ж рекой катятсяСлезы из моих очей,Чувства ноют и томятсяОт гармонии твоей?Ах! я вспомнил незабвенных,В недрах хладныя землиХищной смертью заключенных;Их могилы зарослиВсе высокою травою.Я остался сиротою…Тосковать и слезы лить!..С кем теперь мне наслаждатьсяНежной песншо твоей?С кем природой утешаться?Все печально без друзей!С ними дух наш умирает,Радость жизни отлетает;Сердцу скучно одному —Свет пустыня, мрак ему.Скоро ль песнию своею,О любезный соловей,Над могилою моеюБудешь ты пленять людей? 1793
Смерть Орфеева
Нимфы, плачьте! Нет Орфея!.Ветр унылый, тихо вея,Нам вещает: «Нет его!»Ярость фурий исступленных,Гнусной страстью воспаленных,Прекратила жизнь того,Кто пленял своей игроюКровожаждущих зверей,Гармонической струноюТрогал сердце лютых грейИ для нежной ЭвридикиВ Тартар мрачный нисходил.Ах, стенайте! — берег дикийПрах его в себя вместил.Сиротеющая лираОт дыхания зефираЗвук печальный издает:«Нет певца! Орфея нет!»Эхо повторяет: нет!Над могилою священной,Мягким дерном покровенной,Филомела слезы льет. 1793
Послание к Дмитриеву
В ответ на его стихи, в которых он жалуется на скоротечность счастливой молодости
Конечно, так — ты прав, мой друг!Цвет счастья скоро увядает,И юность наша есть тот луг,Где сей красавец расцветает.Тогда в эфире мы живемИ нектар сладостный пиемИз полной олимпийской чаши;Но жизни алая веснаЕсть миг — увы! пройдет она,И с нею мысли, чувства нашиЛишатся свежести своей,Что прежде душу веселило,К себе с улыбкою манило,Не мило, скучно будет ей.Надежды и мечты златые,Как птички, быстро улетят,И тени хладные, густыеНад нами солнце затемнят, —Тогда, подобно Иксиону,Не милую свою Юнону,Но дым увидим пред собой! [8] И я, о друг мой, наслаждалсяСвоею красною весной;И я мечтами обольщался —Любил с горячностью людей,Как нежных братии и друзей;Желал добра им всей душею;Готов был кровию моеюПожертвовать для счастья ихИ в самых горестях своихНадеждой сладкой веселилсяНебесполезно жить для них —Мой дух сей мыслию гордился!Источник радостей и благОткрыть в чувствительных душах;Пленить их истиной святою,Ее нетленной красотою;Орудием небесным бытьИ в памяти потомства житьКазалось мне всего славнее,Всего прекраснее, милее!Я жребий свой благословлял,Любуясь прелестью награды, —И тихий свет моей лампадыС звездою утра угасал.Златое дневное светилоПримером, образцом мне было…Почто, почто, мой друг, не векОбманом счастлив человек?Но время, опыт разрушаютВоздушный замок юных лет;Красы волшебства исчезают…Теперь иной я вижу свет, —И вижу ясно, что с ПлатономРеспублик нам не учредить,С Питтаком, Фалесом, ЗенономСердец жестоких не смягчить.Ах! зло под солнцем бесконечно,И люди будут — люди вечно.Когда несчастных Данаид [9] Сосуд наполнится водою,Тогда, чудесною судьбою,Наш шар приимет лучший вид:Сатурн на землю возвратитсяИ тигра с агнцем помирит;Богатый с бедным подружитсяИ слабый сильного простит.Дотоле истина опасна,Одним скучна, другим ужасна;Никто не хочет ей внимать,И часто яд тому есть плата,Кто гласом мудрого СократаДерзает буйству угрожать.Гордец не любит наставленья,Глупец не терпит просвещенья —И так, лампаду угасим,Желаю доброй ночи им.Но что же нам, о друг любезный.Осталось делать в жизни сей,Когда не можем быть полезны,Не можем пременить людей?Оплакать бедных смертных долюИ мрачный свет предать на волюСудьбы и рока: пусть они,Сим миром правя искони,И впредь творят что им угодно!А мы, любя дышать свободно,Себе построим тихий кровЗа мрачной сению лесов,Куда бы злые и невеждыВовек дороги не нашлиИ где б без страха и надеждыМы в мире жить с собой могли,Гнушаться издали порокомИ ясным, терпеливым окомВзирать на тучи, вихрь сует,От грома, бури укрываясьИ в чистом сердце наслаждаясьМерцанием вечерних лет,Остатком теплых дней осенних.Хотя уж нет цветов весеннихУ нас на лицах, на устахИ юный огнь погас в глазах;Хотя красавицы престалиМеня любезным называть(Зефиры с нами отыграли!),Но мы не должны унывать:Живем по общему закону!..Отелло в старости своейПленил младую Дездемону [10] И вкрался тихо в сердце к нейЛюбезных муз прелестным даром.Он с нежным, трогательным жаромВ картинах ей изображал,Как случай в жизни им играл;Как он за дальними морями,Необозримыми степями,Между ревущих, пенных рек,Среди лесов густых, дремучих,Песков горящих п сыпучих,Где люди не бывали ввек,Бесстрашно в юности скитался,Со львами, тиграми сражался,Терпел жестокий зной и хлад,Терпел усталость, жажду, глад.Она внимала, удивлялась;Брала участие во всем;В опасность вместе с ним вдаваласьИ в нежном пламени своем,С блестящею в очах слезою,Сказала: «Я люблю тебя!»И мы, любезный друг, с тобоюНайдем подругу для себя,Подругу с милою душею,Она приятностью своеюУкрасит запад наших дней.Беседа опытных людей,Их басни, повести и были(Нас лета сказкам научили!)Ее внимание займут,Ее любовь приобретут.Любовь и дружба — вот чем можноСебя под солнцем утешать!Искать блаженства нам не должно,Но должно — менее страдать;И кто любил, кто был любимым,Был другом нежным, другом чтимым.Тот в мире сем недаром жил,Недаром землю бременил.Пусть громы небо потрясают,Злодеи слабых угнетают,Безумцы хвалят разум свой!Мой друг! не мы тому виной.Мы слабых здесь не угнеталиИ всем ума, добра желали:У нас не черные сердца!И так без трепета и страхаНам можно ожидать концаИ лечь во гроб, жилище праха.Завеса вечности страшнаУбийцам, кровью обагренным,Слезами бедных орошенным.В ком дух и совесть без пятна,Тот с тихим чувствием встречаетЗлатую Фебову стрелу, [11] И ангел мира освещаетПред ним густую смерти мглу.Там, там, за синим океаном,Вдали, в мерцании багряном,Он зрит… но мы еще не зрим.8
Известно из мифологии, что Иксион, желая обнять Юнону, обвял облако и дым.
9
Они в подземном мире льют беспрестанно воду в худой сосуд.
10
Смотри Шекспирову трагедию «Отелло».
11
Древние поэты говорили, что златая Фебова стрела приносит смерть человеку.
1794
Послание к Александру Алексеевичу Плещееву
Мой друг! вступая в шумный светС любезной, искренней душею,В весеннем цвете юных лет,Ты хочешь с музою моеюВ свободный час поговоритьО том, чего все ищут в свете;Что вечно у людей в предмете;О чем позволено судитьУченым, мудрым и невежде,Богатым в золотой одеждеИ бедным в рубище худом,На тронах, славой окруженных,И в сельских хижинах смиренных;Что в каждом климате земномНадежду смертных составляет,Сердца всечасно обольщает,Но, ах!., не зримо ни в одном!О счастьи слово. УдалимсяПод ветви сих зеленых ив;Прохладой чувства освежив,Мы там беседой насладимсяВ любезной музам тишине. [12] Мой друг! поверишь ли ты мне,Чтоб десять тысяч было мнений,Ученых философских прений,В архивах древности седой [13] О средствах жить счастливо в свете,О средствах обрести покой?Но точно так, мой друг; в сем счетеОшибки нет. Фалес, Хилон,Питтак, Эпименид, Критон,Бионы, Симмии, Стильпоны,Эсхины, Эммии, Зеноны,В лицее, в храмах и садах,На бочках, темных чердакахО благе вышнем говорилиИ смертных к счастию манилиСвоею… нищенской клюкой,Клянясь священной бородой,Что плод земного совершенстваВ саду их мудрости растет;Что в нем нетленный цвет блаженства,Как роза пышная, цветет.Слова казалпся прекрасны,Но только были несогласны.Один кричал: ступай туда!Другой: нет, нет, поди сюда!Что ж греки делали? Смеялись;Ученой распрей забавлялись,А счастье… называли сном!И в наши времена о томБывает много шуму, спору.Немало новых гордецов,Которым часто без разборуДают названье мудрецов;Они нам также обещаютОткрыть прямой ко счастью след;В глаза же счастия не Знают;Живут, как все, под игом бед;Живут, и горькими слезамиСудьбе тихонько платят самиЗа право умниками слыть,О счастьи в книгах говорить!Престанем льстить себя мечтою,Искать блаженства под луною!Скорее, друг мой, ты найдешьЧудесный философский камень,Чем век без горя проживешь.Япетов сын эфирный пламеньПохитил для людей с небес,Но счастья к ним он не принес;Оно в удел нам не досталосьИ там, с Юпитером, осталось.Вздыхай, тужи; но пользы нет!Судьбы рекли: «Да будет светЖилищем призраков, сует,Немногих благ и многих бед!»Рекли — и суеты спустилисьНа землю шумною толпой:Герои в латы нарядились,Пленяся Славы красотой;Мечом махнули, полетелиВ забаву умерщвлять людей;Одни престолов захотели,Другие самых олтарей;Одни шумящими рулямиРассекли пену дальних вод;Другие мощными рукамиОтверзли в землю темный ход,Чтоб взять пригоршни светлой пыли!..Мечты всем головы вскружили,А горесть врезалась в сердца.Народов сильных победительИ стран бесчисленных властительПод блеском светлого венцаВ душевном мраке унываетИ часто сам того не знает,На что величия желалИ кровью лавры омочал!Смельчак, Америку открывший,Пути ко счастью не открыл;Индейцев в цепи заключившийЦепями сам окован был,Провел и кончил жизнь в страданье, —А сей вздыхающий скелет,Который богом чтит стяжанье,Среди богатств в тоске живет!..Но кто, мой друг, в морской пучинеГлазами волны перечтет?И кто представит нам в картинеНичтожность всех земных сует?Что ж делать нам? Ужель сокрытьсяВ пустыню Муромских лесов,В какой-нибудь безвестный кров,И с миром навсегда проститься,Когда, к несчастью, мир таков?Увы, Анахорет не будетВ пустыне счастливее нас!Хотя земное и забудет;Хотя умолкнет страсти гласВ его душе уединенной,Безмолвным мраком огражденной,Но сердце станет унывать,В груди холодной тосковать,Не зная, чем ему заняться.Тогда пустыннику явятсяХимеры, адские мечты,Плоды душевной пустоты!Чудовищ грозных миллионы,Змеи летучие, драконыНад ним крыламп зашумятИ страхом ум его затмят… [14] В тоске он жизнь свою скончает!Каков ни есть подлунный свет,Хотя блаженства в оном нет,Хотя в нем горесть обитает, —Но мы для света рождены,Душой, умом одареныИ должны в нем, мой друг, остаться.Чем можно будем наслаждаться,Как можно менее тужить,Как можно лучше, тише жить,Без всяких суетных желаний,Пустых, блестящих ожиданий;Но что приятное найдем,То с радостью себе возьмем.В лесах унылых и дремучихБывает краше анемон,Когда украдкой выдет онОдин среди песков сыпучих;Во тьме густой, в печальной мглеСверкнет луч солнца веселее:Добра не много на земле,Но есть оно — и тем милееЕму быть должно для сердец.Кто малым может быть доволен,Не скован в чувствах, духом волен,Не есть чинов, богатства льстец;Душою так же прям, как станом;Не ищет благ за океаномИ с моря кораблей не ждет,Шумящих ветров но робеет,Под солнцем домик свой имеет,В сей день для дня сего живетИ мысли в даль не простирает;Кто смотрит прямо всем в глаза;Кому несчастного слезаОтравы в пищу не вливает;Кому работа не трудна,Прогулка в поле не скучнаИ отдых в знойный час любезен;Кто ближним иногда полезенРукой своей или умом;Кто может быть приятным другом,Любимым, счастливым супругомИ добрым милых чад отцом;Кто муз от скуки призываетИ нежных граций, — спутниц их;Стихами, прозой забавляетСебя, домашних и чужих;От сердца чистого смеется(Смеяться, право, не грешно!)Над всем, что кажется смешно, —Тот в мире с миром уживетсяИ дней своих не прекратитЖелезом острым или ядом;Тому сей мир не будет адом;Тот путь свой розой осветитСреди колючих жизни терний,Отраду в горестях найдет,С улыбкой встретит час вечернийИ в полночь тихим сном заснет.12
Сии стихи писаны в самом деле под тению ив.
13
Десять тысяч! Читатель может сомневаться в верности счета; но один из древних же авторов пишет, что их было точно десять тысяч.
14
Многие пустынники, как известно, сходили с ума в уединении.
1794
Илья Муромец
Богатырская сказка(Вот начало безделки, которая занимала нынешним летом уединенные часы мои. Продолжение остается до другого времени, конца еще нет, — может быть, и не будет. В рассуждении меры скажу, что она совершенно русская. Почти все наши старинные песни сочинены такими стихами.)
Le monde est vieux, dit-on: je le crois; cependant Il le faut amuser encore comme un enfant.
[15] La Fontaine15
Говорят, человечество старо; я этому верю; и все же его приходится развлекать, как ребенка. Лафонтен (франц.). — Ред
Часть первая
He хочу с поэтом Грециизвучным гласом Каллиопинымпеть вражды Агамемноновойс храбрым правнуком Юпитера;или, следуя Виргилию,плыть от Трои разоренныяс хитрым сыном Афродитинымк злачным берегам Италии.Не желаю в мифологиичерпать дивных, странных вымыслов.Мы не греки и не римляне;мы не верим их преданиям;мы не верим, чтобы бог Сатурнмог любезного родителяпревратить в урода жалкого;чтобы Леды были — курицыи несли весною яйца;чтобы Поллуксы с Еленамиродились от белых лебедей.Нам другие сказки надобны;мы другие сказки слышалиот своих покойных мамушек.Я намерен слогом древностирассказать теперь одну из нихвам, любезные читатели,если вы в часы свободныеудовольствие находитев русских баснях, в русских повестях,в смеси былей с небылицами,в сих игрушках мирной праздности,в сих мечтах воображения.Ах! не все нам горькой истиноймучить томные сердца свои!ах! не все нам реки слезныелить о бедствиях существенных!На минуту позабудемсяв чародействе красных вымыслов!Не хочу я на Парнас идти;нет! Парнас гора высокая,и дорога к ней не гладкая.Я видал, как наши витязи,наши стихо-рифмодетели,упиваясь одопением,лезут на вершину Пиндову,обступаются и вниз летят,не с венцами и не с лаврами,но с ушами (ах!) ослиными,для позорища насмешникам!Нет, любезные читатели!я прошу вас не туда с собой.Близ моей смиренной хижины,на брегу реки прозрачныяроща древняя, дубоваянас укроет от лучей дневных.Там мой дедушка на старостив жаркий полдень отдыхал всегдана коленях милой бабушки;там висит его пернатый шлем;там висит его булатный меч,коим он врагов отечестваза гордыню их наказывал(кровь турецкая и шведскаяи теперь еще видна на нем).Там я сяду на брегу рекии под тенью древ развесистыхбуду повесть вам рассказывать.Там вы можете тихохонько,если скучно вам покажется,раза два зевнув, сомкнуть глаза.Ты, которая в подсолнечнойвсюду видима и слышима;ты, которая, как бог Протей,всякий образ на себя берешь,всяким голосом умеешь петь,удивляешь, забавляешь нас, —все вещаешь, кроме… истины;объявляешь с газетирамисокровенности политики;сочиняешь с стихотворцамизнатным похвалы прекрасные;величаешь Пантомороса [16] славным, беспримерным автором;с алхимистом открываешь намтайну камня философского;изъясняешь с систематикомсвязь души с телесной сущностьюи свободы человеческойс непременными законами;ты, которая с Людмилоюнежным и дрожащим голосоммне сказала: я люблю тебя!о богиня света белого —Ложь, Неправда, призрак истины!будь теперь моей богинеюи цветами луга русскогоубери героя древности,величайшего из витязей,чудодея Илью Муромца!Я об нем хочу беседовать,об его бессмертных подвигах.Ложь! с тобою не учиться мненебылицы выдавать за быль.Солнце красное явилосяна лазури неба чистогои лучами злата яркогоосветило рощу тихую,холм зеленый и цветущий дол.Улыбнулось все творение;воды с блеском заструилися;травки, ночью освеженные,и цветочки благовонныерастворили воздух утреннийсладким духом, ароматами.Все кусточки оживилися,и пернатые малюточки,конопляночка с малиновкой,в нежных песнях славить началидень, беспечность и спокойствие.Никогда в Российской областине бывало утро летнеевеселее и прекраснее.Кто ж сим утром наслаждается?Кто на статном соловом коне,черный щит держа в одной руке,а в другой копье булатное,едет по лугу, как грозный царь?На главе его пернатый шлемс золотою, светлой бляхою;на бедре его тяжелый меч;латы, солнцем освещенные,сыплют искры и огнем горят.Кто сей витязь, богатырь младой?Он подобен маю красному:розы алые с лилеямирасцветают на лице его.Он подобен мирту нежному:тонок, прям и величав собой.Взор его быстрей орлиногои светлее ясна месяца.Кто сей рыцарь? — Илья Муромец.Он проехал дикий темный лес,и глазам его являетсяполе гладкое, обширное,где природою рассыпаныв изобилии дары земли.Витязь Геснера не читывал;но, имея сердце нежное,любовался красотою дня;тихим шагом ехал по лугуи в душе своей чувствительнойжертву утреннюю, чистуюприносил царю небесному.«Ты, который украшаешь все,русский бог и бог вселенныя!Ты, который наделяешь насвсеми благами щедрот своих!будь всегда моим помощником!Я клянуся вечно следоватьбогатырским предписаниями уставам добродетели,быть защитником невинности,бедных, сирых и несчастных вдови наказывать мечом своимзлых тиранов и волшебников,устрашающих сердца людей!»Так герой наш размышлял в себеи, повсюду обращая взор,за кустами впереди себя,над струями речки быстрыя,видит светло-голубой шатер,видит ставку богатырскуюс золотою круглой маковкой.Он к кусточкам приближаетсяи стучит копьем в железный щит;но ответу богатырскогонет на стук его оружия.Белый конь гуляет по лугу,неоседланный, невзнузданный,щиплет травку ароматнуюи следы подков серебряныхоставляет на росе цветов.Не выходит витязь к витязюпоклониться, ознакомиться.Удивляется наш Муромец;смотрит на небо п думает:«Солнце выше гор лазоревых,а российский богатырь в шатренеужель еще покоится?»Он пускает на зеленый лугсвоего коня надежногои вступает смелой поступьюв ставку с золотою маковкой.Для чего природа дивнаяне дала мпе дара чудногонежной кистию прельщать глазаи писать живыми краскамис Тицианом и Корреджием?Ах! тогда бы я представил вам,что увидел витязь Муромецв ставке с золотою маковкой.Вы бы вместе с ним увидели —беспримерную красавицу,всех любезностей собрание,редкость милых женских прелестей;вы бы вместе с ним увидели,как она приятным, тихим сномнаслаждалась в голубом шатре,разметавшись на цветной траве;как ее густые волосы,светло-русые, волнистые,осеняли белизну лица, шеи,груди алебастровой и,свиваясь, развивалися,упадали на колена к ней;как ее рука лилейная,где все жилки васильковыебыли с нежностью означены,се голову покоила;как одежда снего-белая,полотняная, тончайшаяот дыханья груди полныятрепетала тихим трепетом.Но не можно в сказке выразитьи не можно написать пером,чем глаза героя нашегоуслаждались на ее челе,на ее устах малиновых,на ее бровях возвышенныхи на всем лице красавицы.Латы с золотой насечкою,шлем с пером заморской жар-птицы,меч с топазной рукояткою,копие с булатным острием,щит из стали вороненыяи седло с блестящей осыпьюна траве лежали вкруг ее.Сердце твердое, геройскоетвердо в битвах и сраженияхсо врагами добродетели —твердо в бедствиях, опасностях;но нетвердо против женских стрел,мягче воску белоярогопротив нежных, милых прелестей.Витязь знал красавиц множествов беспредельной Русской области,но такой еще не видывал.Взор его не отвращаетсяот румяного лица ее.Он боится разбудить ее;он досадует, что сердце в нембьется с частым, сильным трепетом;он дыхание в груди своейостанавливать старается,чтобы долее красавицубеспрепятственно рассматривать.Но ему опять желается,чтоб красавица очнулась вдругему хочется глаза ее —верно, светлые, любезные —видеть под бровями черными,ему хочется внимать еегласу тихому, приятному;ему хочется узнать еелюбопытную историю,и откуда, и куда она,и зачем, девица красная(витязь думал и угадывал,что она была девицею),ездит по свету геройствовать,подвергается опасностямжизни трудной, жизни рыцарской,не щадя весенних прелестей,не бояся жара, холода.«Руки слабой, тленной женщинымогут шить сребром и золотомв красном и покойном тереме, —не мечом и не копьем владеть;могут друга, сердцу милого,жать с любовью к сердцу нежному, —не гигантов на полях разить.Если кто из злых волшебниковв плен возьмет девицу юную,ах! чего злодей бесчувственныйс нею в ярости не сделает?» —Так Илья с собой беседуети взирает на прекрасную.Время быстрою стрелой летит;час проходит за минутами,и за утром полдень следует —незнакомка спит глубоким сном.Солнце к западу склоняется,и с эфирною прохладоювечер сходит с неба ясногона луга и поле чистое —незнакомка спит глубоким сном.Ночь на облаке спускаетсяи густыя тьмы покровамиодевают землю тихую;слышно ручейков журчание,слышно эхо отдаленное,и в кусточках соловей поет —незнакомка спит глубоким сном.Тщетно витязь дожидается,чтобы грудь ее высокаявздохом нежным всколебалася;чтоб она рукою белоюхотя раз тихонько тронуласьи открыла очи ясные!Незнакомка спит по-прежнему.Он садится в голубом шатре и,взирая па прекрасную,видит в самой темноте ночнойкрасоту ее небесную, видит —в тронутой душе своейи в своем воображении;чувствует ее дыханиеи не мыслит успокоитьсяв час глубокая полуночи.Ночь проходит, наступает день;день проходит, наступает ночь —незнакомка спит по-прежнему.Рыцарь наш сидит как вкопанный;забывает пищу, нужный сон.Всякий час, минуту каждуюон находит нечто новоев милых прелестях красавицы;и — недели целой нет в году!Здесь, любезные читатели,должно будет изъясниться нам,уничтожить возражениястрогих, бледнолицых критиков:«Как Илья, хотя и Муромец,хоть и витязь Руси древния,мог сидеть неделю целую,не вставая, на одном месте;мог ни маковые росинкив рот не брать, дремы не чувствовать?»Вы слыхали, как монах святой,наслаждаясь дивным пениемрайской пестрой конопляночки,мог без пищи п без сна пробытьне неделю, но столетие.Разве прелести красавицыне имеют чародействиярайской пестрой конопляночки?О друзья мои любезные!если б знали вы, что женщинымогут делать с нами, бедными!..Ах! спросите стариков седых;Ах! спросите самого меня…и, краснея, вам признаюся,что волшебный вид прелестницы, —не хочу теперь назвать ее! —был мне пищею небесною,олимпийскою амврозией;что я рад был целый век не спать,лишь бы видеть мог жестокую!..Но боюся говорить об нейи к герою возвращаюся.«Что за чудо! — рыцарь думает. —Я слыхал о богатырском сне;иногда он продолжаетсятри дня с часом, но не более;а красавица любезная…»Тут он видит муху чернуюна устах ее малиновых;забывает рассужденияи рукою богатырскоюгонит злого насекомого;машет пальцем указательным(где сиял большой златой перстеньс талисманом Велеславиным) —машет, тихо прикасаетсяк алым розам белолицыя —и красавица любезнаярастворяет очи ясные!Кто опишет милый взор ее,кто улыбку пробуждения,ту любезность несказанную,с коей, встав, она приветствуетнезнакомого ей рыцаря?«Долго б спать мне непрерывным сном,юный рыцарь! (говорит она)если б ты не разбудил меня.Сои мой был очарованиемзлого, хитрого волшебника,Черномора-ненавистника.Вижу перстень на руке твоей,перстень добрыя волшебницы,Велеславы благодетельной:он своею тайной силою,прикоснувшись к моему лицу,уничтожил заклинаниеЧерномора-ненавистника».Витязь сиял с себя пернатый шлем:чернобархатные волосыпо плечам его рассыпались.Как заря алеет на небе,разливаясь в море розовомпред восходом солйца красного,так румянец на щеках егоразливался в алом пламени.Как роса сияет на поле,серебренная светилом дня,так сердечная чувствительностьв масле глаз его светилася.Стоя с видом милой скромностипред любезной незнакомкою,тихим и дрожащим голосомон красавице ответствует:«Дар волшебницы любезныймил и дорог моему сердцу;я ему обязан счастиемвидеть ясный свет очей твоих».Взором нежным, выразительнымон сказал гораздо более.Тут красавица приметила,что одежда полотнянаяне темница для красот ее;что любезный рыцарь-юношадогадаться мог легохонько,где под нею что таилося…Так седой туман, волнуясянад долиною зеленою,не совсем скрывает холмики,посреди ее цветущие;глаз внимательного странникасквозь волнение туманноевидит их вершинки круглые.Незнакомка взор потупила — закраснелася,как маков цвет,и взялась рукою белоюза доспехи богатырские.Рыцарь понял, что красавицебез свидетелей желаетсянарядиться юным витязем.Он из ставки вышел бережно,посмотрел на небо синее,прислонился к вязу гибкому,бросил шлем пернатый на землюи рукою подпер голову.Что он думал,мы не скажем вдруг;но в глазах его задумчивостьточно так изображалася,как в ручье густое облако;томный вздох из сердца вылетел.Конь его, товарищ, верный друг,видя рыцаря, бежит к нему;ржет и прыгает вокруг Ильи,поднимая гриву белую,извивая хвост изгибистый.Но герой наш нечувствителенк ласкам, к радости товарища,своего коня надежного;он стоит, молчит и думает.Долго ль, долго ль думать Муромцу?Нет, недолго: раскрываютсяполы светло-голубой ставки,и глазам его являетсянезнакомка в виде рыцаря.Шлем пернатый развеваетсянад ее челом возвышенным.Героиня подпираетсякопием с булатным острием;меч блистает на бедре ее.В ту минуту солнце красноевоссияло ярче прежнего,и лучи его с любовиюпролилися на красавицу.С кроткой, нежною улыбкоюсмотрит милая на витязяи движеньем глаз лазоревыхговорит ему: «Мы можем сестьна траве благоухающей,под сенистыми кусточками».Рыцарь скоро приближаетсяи садится с героинеюна траве благоухающей,под сенистыми кусточками.Две минуты продолжаетсяих глубокое молчание;в третью чудо совершается…К самому себеПрости, надежда!., и навек!Исчезло все, что сердцу льстило,Душе моей казалось мило;Исчезло! Слабый человек!Что хочешь делать? обливатьсяРекою горьких, тщетных слез?Стенать во прахе и терзаться?..Что пользы? Рока и небесНе тронешь ты своей тоскоюИ будешь жалок лишь себе!Нет, лучше докажи судьбе,Что можешь быть велик душою,Спокоен вопреки всему.Чего робеть? ты сам с собою!Прибегни к сердцу своему:Оно твой друг, твоя отрада,За все несчастия награда —Еще ты в свете не один!Еще ты мира гражданин!..Смотри, как солнце над тобоюСияет славой, красотою;Как ясен, чист небесный свод;Как мирно, тихо все в природе!Зефир струит зерцало вод,И птички в радостной свободеПоют: «Будь весел, улыбнись!»Поют тебе согласным хором.А ты стоишь с унылым взором,С душою мрачной?.. ОбодрисьИ вспомни, что бывал ты прежде,Как мудрым в чувствах подражал,Сократа сердцем обожал,С Катоном смерть любил, в надеждеНосить бессмертия венец.Житейских радостен конецДа будет для тебя началомГеройской твердости в душе!Язвимый лютых бедствий жалом,Забвенный в темном шалашеВсем светом, ложными друзьями,Умей спокойными очамиНа мир обманчивый взирать,Несчастье с счастьем презирать!Я столько лет мечтой пленялся,Хотел блаженства, восхищался!..В минуту все покрылось тьмой,И я остался лишь с тоской!Так некий зодчий, созидаяОгромный, велелепный храмНа диво будущим векам,Гордился духом, помышляяО славе дела своего;Но вдруг огромный храм трясется,Падет… упал… и нет его!..Что ж бедный зодчий? Он клянетсяНе строить впредь, беспечно жить…А я клянуся… не любить!16
То есть обер-дурака.
1795
Выбор жениха
Лиза в городе жила,Но невинною была;Лиза, ангел красотою,Ангел нравом и душою.Время ей пришло любить…Всем любиться в свете должно,И в семнадцать лет не можноСердцу без другого жить.Что же делать? где искать?И кому люблю сказать?Разве в свете появиться,Всех пленить, одним плениться?Так и сделала она.Лизу люди окружили,Лизе все одно твердили:«Ты прельщать нас рождена!»«Будь супругою моей! —Говорит богатый ей, —Всякий день тебе готовыДрагоценные обновы;Станешь в золоте ходить;Ожерельями, серьгами,Разноцветными парчамиБуду милую дарить».Что ж красавица в ответ?Что сказала? да иль нет?Лиза только улыбнулась;Прочь пошла, не оглянулась.Гордый барин ей сказал:«Будь супругою моею;Будешь знатной госпожею:Знай, я полный генерал!»Что ж красавица в ответ?Что сказала? да иль нет?Генералу поклонилась,Только чином не пленилась.Лиза… далее идет;Ищет, долго не находит…«Так она и век проходит!..»Ошибаетесь — найдет!Лизе суженый сказал:«Чином я не генералИ богатства не имею,Но любить тебя умею.Лиза! будь навек моя!» —Тут прекрасная вздохнула,На любезного взглянулаИ сказала: «Я твоя!»