Историческая драма
ANDREW ЛЕБЕДЕВЪ
Смоляночка
Или Любовница поручика Киже
Роман ….
День нехорошо начинался.
Как только экипаж выехал за ворота Михайловского замка, пересек мост и свернул на Малую Караульную, какой то пожилой человек, судя по шляпе и по мундиру из небогатых отставных офицеров, вдруг кинулся к карете, и рискуя быть раздавленным большим задним её колесом, схватился за край открытого по жаре окошка и буквально повиснув на двигавшемся экипаже, принялся кричать, – убийца, убийца, убийца. Гореть тебе не каянной, убийца…
Лакей и форейтор оттолкнули человека. Он упал в пыль. Поднялся и еще долго кричал вслед удаляющемуся экипажу, – убийца, гореть тебе…
– Кто это? – спросила Даша.
– Это отец подпоручика Машкова, – отвечала Зинаида, – слыхали? Он умер вчера в полковом лазарете. Три дня мучился. Две сквозных раны – одна в грудь, вторая в живот. Говорят, все вас звал к себе…
Даша промолчала.
Подпоручик Машков дрался третьего дня. С Володей. С Володенькой. И был ранен.
Теперь вот умер – Царствие ему Небесное.
Даша перекрестилась.
И что из того, что из-за нее?
Она этому Машкову повода не давала…
Хотя…
А если и давала?
Дело мужское.
Дворянское.
Офицерское… …
Девушка выросла без отца. Никогда не видела его.
– Ты из каких же будешь? – спросил государь, взяв Дашу за подбородок и приподняв ее личико, – из "Александровских" или из "Николаевских"?
– Сирота, Ваше императорское высочество, – за девушку ответила классная дама, – дочь убитого в турецкой компании бригадира Азарова, на казенный счет содержится.
– А чтож сама то отвечать своему государю не могла? – с улыбкой спросил Павел, все еще держа Дашин подбородок, – pouvre de petite, tu as peur, moi Je n as pas mechante…
– Жалуем девицу Азарову "шифром"*, – распорядился Павел, выходя из Смольного и садясь в экипаж.
Дежурный генерал-адъютант кивнул и щелкнул каблуками.
В субботу Даша – в новом платье и с усыпанным бриллиантами вензелем "П" на плечике, впервые вышла в государеву гостиную…
Там и встретила Володю своего… Семеновцы тот день дежурили по дворцу…
А потом он в воскресенье в церкви к ней подошел.
Во время литургии…
Когда "Верую" пели, она вдруг услыхала его сильный приятно-волнующий ее баритон.
И потом дыхание его на шейке на своей почувствовала.
Но не оборачивалась.
И ждала.
Ждала, покуда перед "Святая Святых" вновь запоют всем Миром…
Она была готова начать обожать его.
Сделать его своим кумиром.
Ведь в правилах девочек-смолянок было обожать кого-либо. Сильно-сильно обожать.
А если у девочки не было отца, если она не знала его, то это пустующее, незаполненное обожанием отцовское место должно было быть заполнено кем-то другим.
Сиротка-смолянка из "Николаевских", была способна к обожанию гораздо сильней, чем "Александровские"**…
И Даша влюбилась.
Потеряв всякий ум… … •*Шифр – императорский вензель, означающий фрейлину. •** Николаевские и Александровские – группы смолянок – одни содержались на счет состоятельных родителей, другие – сироты, содержались на счет казны. ….
Это модное в придворных кругах словечко – бесило Машкова. "Махаться"… Фу!
Какое противное, какое отвратительное это слово!
И особенно неприятно будоражило Машкова, когда дама… Когда девица позволяла себе сказать в разговоре, томно обмахивая себя веером и кривя губки, – поручик Забродский? И Дашка Азарова? Да они уже давно махаются? А вы и не знали? Об этом все знают, что они махаются.
Это было так отвратительно грубо… Разве можно об этом так? Когда это касается ее – такой нежной, такой облачно воздушной девушки – Даши Азаровой.
Даши Азаровой, о которой можно и нужно говорить только восторженно, как в одах господина Державина.
И непонятно было самому Машкову, кого он ненавидел больше – счастливого своего соперника Владимира Забродского, или эту девицу – маленькую княжну Астафьеву, что манерно кривя губки говорила, – разве вы не знаете, Машков, что Азарова с Забродским уже два месяца махаются? Что они любовники? Разве вам это не известно?
Весь свет знает!
Это слово казалось Машкову стыдным.
Оно унижало Дашу.