– Чтобы книжка получилась хорошей, надо очень ясно видеть своих героев, – сказал Женя.

– Как это? – спросила Ланочка.

Они шли по пляжу босиком, по самые щиколотки утопая в нежном песке.

Закат был малиново-пурпурным.

Таким пронзительным, что, казалось, его можно вдохнуть очистившимися от московского угара легких, вдохнуть и впитать его всей кровью, всем телом…

– Надо, чтобы писатель видел своих героев так же реально, как я вижу тебя, чтобы слышал их разговор, как я слышу наш с тобой разговор, тогда и книга будет правдивой.

– А как это сделать? Как достичь?

Ланочка остановилась и вдруг поймала себя на мысли о том, что ей хочется оказаться в Жениных объятиях…

– Как достичь? – снова переспросил Женя. – Это прозвучит банально, но надо элементарно знать жизнь, поэтому я не верю в юных писателей, которые якобы пишут гениальные романы. Писатель должен быть мудрец и философ, а какой из пацана мудрец и философ? Пацан может разве что фантастику написать, где выдумка заменяет знание жизни.

– Но ты то ведь еще молод, а пишешь, – сказала Лана и снова пожалела, что Женя не обнимает ее. Ведь такой закат! Такого никогда не будет ни в Москве, ни в Питере, ни тем более во Всеволожске.

– Потому что больше доверяю интуиции, чем опыту, – нехотя ответил Женя.

– А что такое интуиция? – спросила Лана.

– Это то, что подсказывает мне, что мы с тобой найдем общий язык, – улыбнулся Женя. И снова не обнял…

Когда они вернулись в лагерь, уже стемнело.

Горел костер.

Звенела гитара в руках у Гены Байдукова. Вдвоем с Викой Малаевой на два голоса они выводили "Степь да степь кругом"… Это на Кубе-то про бескрайнюю снежную степь, где помирал-замерзал ямщик.

Возле костра Женю остановил Бальзамов.

– Ну что? Вы…ал девчонку? Как она? Ничего трахается? – спросил Бальзамов.

– Да ты чего, дурак что ли? – выдернул руку Красновский.

– Ну-ну, – с улыбкой буркнул Бальзамов, исчезая в темноте.

Милый Бальзамов

Кабы была верна народная примета, согласно которой каждое поминание милого дружка его бывшей пассией вызывает у предмета воспоминаний непременный приступ икоты, то Бальзамов заходился бы в икании каждые пятнадцать минут своей биографии.

Его вспоминали и брошенная им Милая Мила, и обманутая в своих надеждах Мама Люба Мелик-Садальская, и приведшая его на столичное телевидение Элла Семеновна… И еще сто двадцать женщин и девиц из его тайного донжуанского списка, все эти "Марины с большими и маленькими титьками", и все эти "Ольки с большими и маленькими попками"… и все эти нужные и ненужные мадам из министерств и ведомств, с которыми доводилось перепихнуться ради той или иной карьерной выгоды.

– Что-то вам сегодня икается, – нараспев сказала Лана, – наверное, вспоминает кто-то.

Они шли по бескрайнему дикому пляжу юго-западной оконечности острова.

– Да некому меня вспоминать, – изображая жалобную улыбку, сказал Бальзамов, – один я живу, совсем один.

– Да неужели? – спросила Лана, осторожно глядя себе под ноги.

Она все боялась наступить на выброшенную прибоем на берег голубую медузу "португальского кораблика", которыми насмерть запугал девушек всезнающий Санчес.

– Да, ты не смотри, что я такой успешный и богатый. А вот личная жизнь не складывается, – нагло соврал Бальзамов, и вдруг обнял Лану за плечи.

– Ой, ну не надо, Дмитрий Олегович, – Лана резко, буквально на рефлексе отстранилась.

– Ну что такое? – ласково спросил Бальзамов.

– Я не могу, – глядя в песок, ответила Лана.

– Почему не можешь? – снова пытаясь обнять девушку, настойчиво допытывался Бальзамов.

– Потому что вы… – Лана запнулась.

– Потому что я что? – делая вид, что ничего не понимает, с настойчивостью идущего на водопой пьяного слона, снова переспросил Бальзамов.

– Потому что вы мне не нравитесь, – наконец выговорила Лана, чувствуя себя дура дурой. – И вы мне в отцы годитесь.

– В отцы гожусь? Глупая ты, – фыркнул Бальзамов, пропустив мимо ушей первую половину фразы, – у нас с тобой самая модная теперь на Москве разница в возрасте.

Я в самом творческом расцвете сил, а ты юное восходящее дарование. Как Кончаловский с его Юлей, только мы моложе.

– Не могу я, не нравитесь вы мне… – Лана уставилась в песок, в глубине души ругая себя за нерасчетливость. Ну что ей стоит завязать хотя бы краткий роман?

Взаимно попользовались бы друг другом – продюсеру удовольствие, а ей выгода. Но нет, не может она так…