Через несколько часов после нашего приезда домой мы трое – Наталия, Надежда и я – сидели за праздничным новогодним столом. К сожалению, у нас не было той радости, которая царила за столом в прежние годы, поскольку мы не могли избежать разговоров о том, что нас разделило четыре с половиной года назад».

Новый год стал хорошим фоном освобождению, но праздничная атмосфера не создавала настоящего веселья. Для меня он не был долгожданным праздником после бесконечных будней, когда можно расслабиться. В голове все время крутилась мысль: что я буду делать, когда праздники кончатся, и Наталия с Надей уйдут на работу. Раньше все было иначе: я работал, жена вела домашнее хозяйство, дочка училась. И это был вопрос не одного дня, а всей перспективы.

Не чувствовалось веселья и у моих близких. Они тоже жили в другом измерении, чем четыре с половиной года назад. Родные, несомненно, были искренне рады моему возвращению домой, но многолетняя издерганность заботой обо мне, усталость и ежедневная борьба за существование, вызванная хроническим безденежьем, привели к постоянному внутреннему напряжению. К сожалению, могучая поддержка меня и моей семьи со стороны правозащитных организаций, самих зависящих от спонсоров, только однажды имела материальное выражение. Большое спасибо за это Московской Хельсинкской группе и лично Людмиле Михайловне Алексеевой.

На улицу я самостоятельно выходить боялся, поскольку в новом российском паспорте, который я получил в Торжке, отсутствовала регистрация, и я легко мог оказаться в «обезьяннике» ближайшего отделения милиции в случае проверки документов. Да и чувствовал себя один весьма неуверенно, нужно было вновь привыкать к шуму и суете городской толпы, толкотне в общественном транспорте, хаосу автомобильного движения, учиться понимать, что такое «дешево» и «дорого». В конце концов, нужно было привыкнуть, выходя, запирать за собой двери квартиры. В течение четырех с половиной лет замки запирали за мной другие.

Не придавало внутреннего спокойствия и уверенности понимание того, что освобождение из заключения отнюдь не избавило меня и мою семью от опеки ФСБ и других правоохранительных органов. Эта «опека», учитывая наше твердое намерение выступить в моем деле при поддержке правозащитников уже в качестве истцов, могла принять самые неожиданные формы, дабы укротить мою строптивость. Уж если меня не оставляли без дополнительного пристального внимания в заключении, то на свободе к этому вообще нет никаких ограничений.

Поэтому в первый же рабочий день, 4 января 2003 года, я счел необходимым опубликовать в Интернет-портале «Права человека» следующее заявление:

Учитывая очевидное стремление определенных кругов воспрепятствовать моей реабилитации, а также крайнюю неразборчивость этих кругов в использовании средств и методов работы, хотелось бы заявить, что у меня нет заболеваний, могущих привести к скоропостижному летальному исходу.

У меня и у членов моей семьи также нет личных врагов, могущих желать или предпринимать какие-то действия с целью моего или их устранения.

Никто из нас никогда в жизни не держал в руках наркотические средства и не хранил их, равно как и оружие и боеприпасы, и их «обнаружение» у нас не может не быть преднамеренной провокацией.

Мы всегда были и остаемся правопослушными гражданами.

Это было, конечно, слабой, но хоть какой-то гарантией от возможного произвола и предупреждением от правозащитников особо ретивым служителям власти, что я и моя семья находимся под их покровительством.

Нужно было в первую очередь «легализовать» свое пребывание в Москве. Для этого, как мне казалось, достаточно было только восстановить штамп о регистрации в новом паспорте. Но, обратившись с этой просьбой в жилконтору, я с удивлением узнал, что уже год как меня выписали из моей собственной квартиры. Об этом не знали и мои родные.

По существу мне нужно было регистрироваться вновь, как если бы я и не жил никогда в квартире, принадлежащей мне на правах собственности. И тут я узнал, что такое «уведомительный» порядок регистрации в Москве.

Мне необходимо было собрать кучу документов. От жены потребовалось написать заявление с просьбой меня зарегистрировать, на котором дочка приписала, что не возражает против моего проживания в квартире. Но главное, я должен был встать под административный надзор в районном отделении милиции. Как мне разъяснили в отделе надзора, он предусматривает, в частности, что в течение трех лет я обязан раз в три месяца являться в РОВД для бесед по профилактике уголовных правонарушений, информировать обо всех выездах из Москвы, сообщать о месте работы. От меня потребовали копию приговора, фотографии и справку об освобождении, сняли сведения о внешних данных, объяснив, что все это делается на основании приказа № 065 МВД СССР от 1987 года, но сам приказ почитать не дали, так как он имеет гриф «Для служебного пользования». Получается, что российская милиция действует по закрытым приказам Советского Союза! В российских правоохранительных органах сохранился не только советский менталитет, но и советские приказы!