Носов со своего места спросил:

– Тебя что, в отпуск отправляют? А зачем тебе сейчас отпуск-то?

– Не знаю, – сказал я.

– Они и Ванюшина отправляют, – сказал Носов. – И мне предлагали.

– Это что же? – поинтересовался из угла Николай Иванович. – Прикрыть, что ли, нас решили? Всех разгоняют?

– Нервничают, – произнес от своего верстачка Грянник. С похмелья он обычно говорил дельные вещи. – Радист-то, который «Тамара», не пойман, вот и психуют.

Ищут, ищут, у меня весь инструмент перерыли.

– И у меня, – подтвердил Николай Иванович. – Даже тестер развинчивали.

– А у Ванюшина вообще схемы украли, – сообщил Носов. – А он говорит: «Пусть у меня башку попробуют украсть!»

– А все «Тамара», – проворчал Николай Иванович. – Скорей бы его словили. Его специально не ловят, чтобы под шумок всяких там недовольных убрать! Еще один халдей по примеру «Тамары» начал передачи, «Наташей» назвал, так его со второго захода накрыли!

– Глуп был, потому и накрыли, – припечатал Носов. – Они землю роют, не то что наши ящики… В поселке свет два раза вырубали во время передачи, чтоб не слушали!

Николай Иванович в своем углу хихикнул негромко:

– Светом они балуются. Только для другого. Ты как специалист это должен понимать.

– Я по железкам специалист, – ответил Носов.

– Ну, это же ясно как день, – пояснил Николай Иванович. – Проверяют, не автономное ли у него питание.

– Ну и что?

– А то… Если не автономное, его легко подловить, отключая кварталы или дома. – И он хмыкнул, утыкаясь в свои приборы.

– Ну и что? – снова спросил Носов.

– Я думаю, что автономное, если он не прервался… Он в это время стишки о любви читал… Ничего стишки… Серьезные.

– А говоришь, словить, – упрекнул Носов. – И сам – стишки слушаешь!

– Стишки задушевные, – вполголоса из угла молвил Николай Иванович. – Только ни к чему порядок общий нарушать. Этак каждый эфир засорит, что будет? – Но, помолчав, добавил: – Я вот тоже одну женщину обожаю… Всю жизнь… Ну и что? Я-то молчу.

– Ого! А теперь разговорился!

– Я и говорю: зараза, – пробурчал он. – Одни карточки голых баб пустились печатать, другие «Наташу» завели, и я, старый хрен, туда же… Чуть письмо не написал! Рехнулся на старости лет.

– Ну и пиши, – посоветовал Носов.

Николай Иванович покачал головой:

– Нет. Не напишу. А «Тамару», вот если бы от меня лично зависело, словил и посадил, чтобы людям голову не морочил!

– А я понял, – вставился опять Грянник, казалось, что он до сих пор и не слушал, а подремывал за своим верстачком. – Понял, – повторил он. – Что говорит «Тамара», уже неважно. Ну, то есть важно, – поправился он. – О любви всегда важно, но дело не в этом…

– А в чем? – заинтересовался Носов.

– Прошиб броню.

– Какую еще броню?

– Которая «крепка… и танки наши быстры»…

– Ты с утра бредишь? – спросил Носов.

– Нет, – встрепенулся тот и даже привстал в доказательство того, что не дремлет.

– Ну, словите, посадите, так он же свое сказал! – Это в адрес Николая Ивановича, наверно. – И все мы слушали… Внимали, да? И чего-то в нас зашевелилось, да?

Вот какая броня. – И он скорее сел, долго стоять и напрягаться с похмелья было ему невмочь. А как сел, так и погрузился в сон.

В это время прозвучал звонок на обед.

До ангара недалеко, но я запыхался, пока добежал, пролез в боковую дверь и за железным барьерчиком отыскал Горяева. Он плашмя лежал на брезентовом пологе, два молчаливых парня в белых халатах, похожие на санитаров, бинтовали ему руки и ноги.

Горяев велел встать мне у головы, и так мы беседовали, пока его всего не перебинтовали, после чего стали надевать серовато-стальной скафандр.

– Как жизнь, Аркадий? – он скосил глаза в мою сторону.

– Ничего. В отпуск ухожу.

– Куда?

– Никуда, – ответил я.

Горяев нахмурился, хотел что-то спросить, но не спросил. Тем более его отвлекли «санитары». «Не жмет, Юрий Петрович?» – это они зашнуровывали, начиная от ног, скафандр.

– Нормально, – ответил он. И мне: – А что, брат Аркадий, завтра едем в деревню, сообщили тебе?

Я сказал, что сообщили, но неизвестно, где собираться и во сколько, и кто еще едет, и что будем играть…

– Да выедем с утра, – сказал Горяев, глядя в потолок. Ему уже затягивали живот и бока. – Там и решим. Подожди, не уходи, проводи меня до кабины.