Шрифт:
Но иного человека это чувство посетит на час, на мгновение, а потом отойдет и забудется, заслоненное повседневной житейщиной.
Чувство это — для человечества новое, животные совершенно не знают его. Вследствие биологической своей новизны оно не успело еще прочно укрепиться в человеческой психике.
А Уолт Уитмен носил это чувство всегда.
Мы не знаем другого поэта, который до такой степени был бы проникнут ощущением бесконечности времен и пространств. Это было живое, реальное чувство, постоянно сопутствовавшее всем его мыслям. Любого человека, любую самую малую вещь, какие встречались ему на пути, он видел, так сказать, на фоне космических просторов. На этом же фоне он воспринимал и себя самого:
Я лишь точка, лишь атом в плавучей пустыне миров…Потому-то его стихи так часто кажутся стихами космонавта:
Я посещаю сады планет и смотрю, хороши ли плоды,Я смотрю на квинтильоны созревших и квинтильоны незрелых.Характерна его любовь к астрономическим цифрам — к миллионам, квинтильонам, миллиардам:
Триллионы весен и зим мы уже давно истощили,Но в запасе у нас есть еще триллионы, и еще, и еще триллионы…Миллионы солнц в запасе у нас…Эта минута — она добралась до меня после миллиарда других, лучше ее нет ничего…Миллион — единица его измерений. Вот он смотрит на вас, но видит не вас, а ту цепь ваших потомков и предков, в которой вы — минутное звено. Спросите у него, который час, и он ответит: вечность. Я еще не встречал никого, кто бы так остро ощущал изменчивость, текучесть, бегучесть вещей, кто был бы так восприимчив к извечной динамике космоса.
Астрономия, небесная механика именно в пору юности Уитмена сделала огромные успехи в Америке. Первые обсерватории — в Цинциннати, в Филадельфии, в Кембридже — строились именно в сороковых и пятидесятых годах XIX века. Уитмен смолоду любил астрономию чуть ли не больше всех прочих наук. Не потому ли истины небесной механики часто у него превращались в стихи?
Нет ни на миг остановки, и не может быть остановки,Если бы я, и вы, и все миры, сколько есть, и всё, чтона них и под ними, снова в эту минуту свелись кбледной текучей туманности, это была быбезделица при нашем долгом пути,Мы вернулись бы снова сюда, где мы стоим сейчас,И отсюда пошли бы дальше, все дальше и дальше…Несколько квадрильонов веков, несколько октильеновкубических миль не задержат этой минуты,не заставят ее торопиться,Они — только часть, и все — только часть. Как далеко ни смотри, за твоею далью есть дали,Считай, сколько хочешь, — неисчислимы года.(«Песня о себе»)Под наитием таких ощущений и создавал он единственную свою книгу «Листья травы».
Великие мысли пространства и времени теперь осеняют меня.Ими я буду себя измерять…Цветы у меня на шляпе — порождение тысячи веков…(«Песня о себе»)Тем дороже ему эти цветы, что он осязательно чувствует, какие безмерности в них воплотились.
Сознавая и себя вовлеченным в этот вечный круговорот вещества, он чувствует у себя за спиной миллионы веков и бесконечную цепь доисторических предков, начиная с простейшей амебы:
Долго трудилась вселенная, чтобы создать меня…Вихри миров, кружась, носили мою колыбель…Сами звезды уступали мне место…Покуда я не вышел из матери, поколения направляли мой путь,Мой зародыш в веках не ленился, ничто не могло задержать его.(«Песня о себе»)Такое живое чувство круговорота материи могло возникнуть лишь в середине XIX века, когда на мировоззрение передовой молодежи Старого и Нового Света стали властно влиять новейшие открытия геологии, биохимии, палеонтологии и других естественных наук, переживавших тогда бурный расцвет. Именно в эту эпоху естественные науки выдвинули и обосновали закон эволюции как единственный всеобъемлющий принцип научного постижения мира. Уитмен с его живым ощущением текучести, изменчивости всего существующего не мог не найти в эволюционных теориях опоры для своих космических чувств. Глубина этих теорий оказалась недоступна ему, но их широта была прочувствована им до конца, ибо он и здесь, как везде, раньше всего поэт широты. Естественные науки пятидесятых — шестидесятых годов XIX века открыли человеку колоссально расширенный космос. Уолт Уитмен стал первым великим певцом этого нового космоса: