– Кое-как держатся, – коротко сказал он.

Молодые люди заказали себе еще по пинте.

– Итак, малыш, ты из племени любовников, – сказал Брайен. – И кого же ты особенно любишь?

– Ну, – неохотно протянул Ларри, – это долгая и запутанная история.

– Да чего там, рассказывай уж. Мне интересно. А времени у меня вагон.

– Когда мы приехали в Америку, дядя устроился в Нью-Йорке. Жили мы в двух комнатках неподалеку от доков. Он работал на погрузке. Трудился бедняга как вол, по двенадцать – четырнадцать часов в сутки, и через три года вымотался вконец. Видно, в какой-то момент у него закружилась голова, он свалился в трюм и разбился насмерть.

Тогда мне было только четырнадцать, сестренке двенадцать. Что делать, как жить – не понятно. И попали бы мы, наверное, в приют, если бы не старик еврей, владелец магазина одежды на первом этаже того самого дома, где мы жили. Звать его Соломон Левиц. Он нанял меня укорачивать пальто и брюки для покупателей, ну и еще по вечерам убираться в магазине. В следующие семь лет дело его разрослось, и я получил повышение: последние два года разъезжаю по восточному побережью с образцами товаров. Неплохая работенка.

– Похоже на то. Я и сам бы не прочь заполучить что-нибудь в этом роде.

– А что, вполне возможно. К концу года Соломон собирается открыть еще один магазин на Бродвее. Так он, во всяком случае, говорит. Если хочешь, скажу ему о тебе.

– Мы, ирландцы, – везунчики, – расплылся в благодарной улыбке Брайен. – Подумать только, едва сошел на берег и сразу встретил такого человека, как ты. Я твой должник, Ларри. – Он крепко сдавил его плечо.

– Ну что ты, о чем речь. Мы, ирландцы, должны держаться вместе. – Губы у Ларри искривились. – Ведь мы «мики».

– Мики? – нахмурился Брайен.

– Ну да. – Кейси печально улыбнулся. – Так нас называют чистокровные американцы. Забавно. Иные из них живут здесь не больше, чем я, и все равно считают себя местными. Лучше всего – избавиться от акцента и получить гражданство. Тогда со временем тебя примут в общество.

Брайена немного покоробило то, что в стране, которую Вулф Тоун называл «подлинной родиной демократии», воплощенной в звонком лозунге «Свобода, справедливость, равенство для всех», тоже, оказывается, существует дискриминация.

Ну да ладно, акцент не проблема. Собственно, этот его крестьянский выговор – всего лишь личина, часть легенды. Захочется легкой жизни – он без труда от него избавится, и тогда титул его светлости Брайена Хью О’Нила, сына графа Тайрона, станет надежным пропуском в самые влиятельные круги бостонского и нью-йоркского общества. Но жизнь бросила ему вызов, и он решил начать свой путь как обыкновенный, только что ступивший на американскую землю мик вроде Ларри Кейси и тысяч бедных ирландских иммигрантов.

– Что ж, сделаю все, что от меня зависит, – сказал он. – Но знаешь, Ларри, ты, как настоящий ирландец, умеешь увиливать от ответа. Ведь речь шла о любви.

Кейси густо покраснел:

– Ну да, она – дочь моего босса Соломона Левица. Зовут Ребеккой, и это самая красивая девушка в мире.

– Еврейка, говоришь?

– Да, а я католик, но религия для нас обоих особого значения не имеет.

– А как насчет ее отца?

– Вот это проблема. Но дай срок – справимся и с этим. – Ларри велел бармену принести две сигары и одну протянул Брайену.

Перекатывая ее в пальцах, Брайен широко улыбнулся:

– Отличный ты, смотрю, парень, Ларри. Должно быть, старик еврей прилично тебе платит.

– Для моего отца это было бы целое состояние. Восемь долларов в неделю плюс дорожные расходы.

Брайен притворно закатил глаза и даже присвистнул. В Ирландии ему выдавали на карманные расходы примерно пять фунтов в неделю, то есть в три раза больше, чем зарабатывал Кейси.

– А как у тебя с деньгами? – спросил тот.

– Все нормально, в порту с нами полностью рассчитались. Так что могу тебя еще кружечкой угостить. Ты как?

– Жить, наверное, негде?

– Это уж точно, и даже не представляю, где искать.

– А и не надо. Остановишься у меня. Попрошу хозяина поставить мне в комнату лишнюю койку.

Брайен пристально посмотрел на своего нового друга:

– Знаешь, что я тебе скажу, Ларри Кейси? Нельзя быть таким уж добрым – глядишь, захлебнешься в собственной щедрости. Так что поаккуратнее.

Через два дня, когда Кейси покончил со своими делами в Бостоне, оба молодых ирландца сели на поезд, отправляющийся в Нью-Йорк.