– С блохами, – вздохнула она, почесывая голову, -у меня так просто не получается. Чего бы я только не дала, чтобы эту дрянь…

– Ты могла попасть в него через окно, – размышлял Дебрен, оценивая углы. – Только немного запоздала. Он уже на второй этаж забежал. Однако не понимаю, зачем ему понадобилось лезть на третий.

– Окна, – пожала она плечами, стараясь при этом незаметно почесать под мышкой. Волос, когда она выпустила их из-под платка, оказалось поразительно много, насекомым было где порезвиться и откуда совершать набеги. – Задняя стена дома одновременно образует и стену всего замка. Внизу оконца маленькие, человек не пролезет. Если он собирался через дом сбежать, то именно верхом.

– Есть смысл, – согласился Дебрен. – Только вот мыло меня смущает.

– У мыла тоже есть смысл, – буркнул Вильбанд. – Вспомни, как они собирались с ней поступить.

Курделия подняла стакан, допила остатки вина, благостно улыбнулась. С распущенными волосами она еще больше походила на ребенка или даже скорее на куклу, и, вероятно, поэтому Дебрен не мог отобрать у нее бутыль. Хотя как раз у ребенка-то и должен был бы.

– Ты переоцениваешь Индюков, – пожала она плечами. – На то, чтобы подмыться, прежде чем женщину… ну, понимаешь… им ума недоставало.

– Может, хватит пить, госпожа? – робко заметил Дебрен. Вильбанд смолчал, наклонившись над открытой крышкой коробки передач своего самоезда. Или как его там.

– Не бойся. – Курделия опять наполнила стакан. – Мой дед был гномом, к тому же вдобавок лелонским. Так что голова у меня крепкая.

– Лелонским?

– Бабушку во время войны в Ошвицу вывезли вместе со всей семьей. – Она говорила спокойно: вино, несмотря на крепкую голову, кажется, действовало. – Семья погибла, но бабке удалось сбежать. Через горы, на юг, потому что молоденькая еще была, глупенькая, а по рассказам запомнила, что Земля Обетованная, так в то время Пазраиль называли, лежит где-то на юге. Ну и ее, замерзшую в тех горах, гномы нашли. Еще на северной стороне, так что можно сказать – лелонские. Так она с дедом сошлась.

– Повезло, – заметил Дебрен. – Гор у нас немного, так что и гномов мало. А уж из Ошвицы бежать… ну-ну. Мало кому удалось.

– Сторожевая вышка завалилась, кусок частокола сломала. Возникло замешательство, ну и бабушка как-то…

– Вышка? – Вильбанд вздрогнул, зашипел от боли, угодив по пальцу большим долотом. – Деревянная? Зимой?

– Ясно, не кирпичная. – Она отхлебнула вина. – Кому бы там в голову взбрело каменную возводить? Пазраилитскую проблему надо было за год-два решить.

– Но лелонскую и другие, – Зехений бросил косой взгляд на камнереза, – вы бы подольше… решали. Ваш Дольфлеру который Гит, собирался изничтожить уйму людей.

Вильбанд как бы не заметил укола, всматриваясь в Курделию широко раскрытыми глазами.

– Сисовец с вышки объедки кидал? Над узниками измывался? – Она поглядела на него удивленно поверх стакана. – Опоражнивал мочевой пузырь на шкурки солонины и бросал…

– Откуда ты знаешь? – Она медленно опустила стакан.

– Их двое наверху сидело? Этих сиеовцев? А голодная толпа не выдержала, за шкурками рванулась?

– Откуда?.. – Она, кажется, слегка побледнела.

– В книге прочитал, – пожал плечами Зехений. – Наверняка верленской, если она так моих земляков унижает. Ведь в то время в Ошвице в основном лелонцы сидели. Ну и паршивая же вы нация, Вильбанд! Вроде бы от проклятого прошлого и своего Дольфлера отколесились, в смысле – отмежевались, вроде бы молодежь правде учите, а тут в подтексте, пожалуйте, такие мысли проскальзывают: мол, все, кто с Запада, – тупые скоты, которые не в патриотическом порыве, а ради каких-то обоссанных – прости господи – свиных шкурок…

– Шкурки бросали, – прервала Курделия. – Бабушка тоже за ними кинулась, а не на свободу. Она так и не поняла, как и когда толпа ее выпихнула, да как раз в прогал между шестами. Она вовсе и не хотела убегать. Она есть хотела.

– Не бросали. – Вильбанд сидел неподвижно, не замечая кровь, сочащуюся из пальца на деревянные зубчатки развороченной коробки передач.

– Я знаю, что говорю. Бабушка мне сто раз…

– А мне – дедушка, – перебил он. – Лично. Он выжил тогда. Не истоптали его. Поэтому я знаю, что он не бросал. Это Беббельс забавлялся. Дед кольбанского оберподлюдчика. И именно Беббельс толпу топтал, когда вышка под напором недочеловеков рухнула.

– Лжешь! – покраснел Зехений. – Это была попытка восстания, запланированный порыв, а не какой-то… Есть записки знаменитых партизан, руководивших акцией! Никто там солонины не жрал.

– Может, и не жрал, – равнодушно согласился Вильбанд, не отрывая глаз от застывшего лица Курделии. – Темно было, а шкурки маленькие. Но то, что Беббельса, когда поймали, до костей обгрызли, пока сисовцы не вмешались и всех до единого узников не перебили, это я знаю точно. Дед мне ногу показывал.

– Бе… беббельсову? – Дебрен с трудом сглотнул. Все трое уставились на него как на сумасшедшего, поэтому он быстро добавил: – Жуткие вещи в Ошвице творились. Экспериментаторы из СиСе пытались из человеческих зубов наконечники для стрел изготовлять, портянки из волос плести…