Труба, в которую заключен объектив, с наружной стороны имеет легко закрывающуюся крышку, называемую обтуратором.

Приступая к съемке изображения, помещают его в фокусе, глядя на матовое стекло и по мере надобности передвигая объектив при помощи особо приспособленного для этой цели винта. Затем на место матового стекла помещают так называемое негативное шасси, т. е. рамку, заключающую в себе приготовленную светочувствительную пластинку, и открывают крышку объектива. Когда время пребывания шасси в камере признается достаточным, крышку опять надевают на трубу объектива, а шасси вынимают и уносят в лабораторию. Для ускорения этой процедуры необходимо, чтобы механизм открывания крышек срабатывал без задержек, автоматически. Таковы пневматические обтураторы.

О несомненном и значительном влиянии света на многие вещества (причем последние подвергаются очевидным изменениям в их наружном виде) человечество знало уже в самые отдаленные времена. Древним было известно, например, что краски написанных маслом картин изменяются и в конце концов обесцвечиваются при действии на них продолжительного света. Было замечено, что такому же обесцвечиванию солнцем подвергался асфальт, плавающий на поверхности Мертвого моря, а также различные смолы, употреблявшиеся в Египте для бальзамирования трупов.

Алхимикам средних веков влияние света на различные химические вещества было известно лучше, чем древним, и такие свойства света возбуждали в них надежды на открытие философского камня, способного превращать в золото все металлы.

Так считал и алхимик Фабрициус, открывший на основе разысканий Араго хлористое серебро, названное им роговою луною. Тогда же было замечено, что вещество это чернеет под влиянием света и на почерневших местах появляется металлическое серебро, т. е. что свет обладает способностью восстановления металла из его солей. Позднее стало известно, что это восстанавливающее свойство света обнаруживается не на одной хлористой, но и на всех солях серебра – бромистой, йодистой и т. д. Соли других металлов также подвергаются восстанавливающей силе солнца, но это явление требует гораздо большего времени, чем то, которое необходимо для солей серебра. Так, двухромовокислый калий обращается при действии света в окись хрома; то же происходит с азотнокислым ураном.

Влияние света на органические вещества обладает противоположным свойством: свет облегчает соединение органического вещества с кислородом или такими телами, как хлор, бром и йод. Гваяковая смола под действием световых лучей соединяется с кислородом воздуха и дает синий цвет.

Асфальт под влиянием света окисляется, бледнеет и становится нерастворимым.

Из того, что соли на свету теряют содержащиеся в них кислород, хлор, бром или йод, а органические вещества под тем же влиянием стремятся к поглощению последних, следует, что оба эти явления должны происходить гораздо быстрее, когда протекают одновременно, т. е. когда соли приходят в непосредственное соприкосновение с органическими веществами. Поэтому если нанести раствор азотнокислого серебра с одной стороны на фарфоровую доску, а с другой – на листок бумаги, то разложение серебряной соли на бумаге обнаружится гораздо быстрее, чем на доске. Двухромовокислый калий изменяется под действием световых лучей с чрезвычайной медленностью; но если его смешать с желатином, сахаром, крахмалом или белком, то соль раскисляется очень быстро, – при этом вышеназванные органические вещества становятся твердыми и нерастворимыми. Можно бы привести и еще целый ряд подобных же примеров.

Необходимо обратить внимание на следующее. Нет надобности подвергать соль и органическое вещество влиянию света одновременно. Так, смесь йодистого серебра и дубильной кислоты быстро подвергается действию света, и серебро восстанавливается. Но возьмем кусок бумаги, напитанной йодистым серебром, и выставим его на свет; если действие последнего будет непродолжительным, мы не заметим в бумаге никакого изменения. Но если погрузим этот кусок бумаги в раствор дубильной кислоты, она тотчас же потемнеет, так как серебро восстановится. Это явление объясняют тем, что хотя воздействие света на йодистое серебро и произошло, но проявление этого воздействия стало возможным лишь при помощи дубильной кислоты. Этот принцип лег в основу фотографии: он показывает, что вещество, подвергшееся влиянию света, сохраняет в себе полученное впечатление, подтверждением чего служит следующий опыт. Берут жестяной цилиндр, открытый с одного конца, и этот открытый конец подвергают действию солнечных лучей. Спустя несколько минут цилиндр уносят в темную комнату и на отверстие кладут кусок хлоросеребряной бумаги. Через некоторое время на нем появляется темное круглое пятно, соответствующее отверстию цилиндра. Серебро восстанавливается, как будто кусок бумаги был подвергнут прямому влиянию световых лучей.

Мы видим из всего сказанного, что о влиянии света на различные вещества в какой-то мере было известно прежде. Успехи химии в последней четверти XVIII и первой четверти XIX столетий сделали возможными новые открытия.

Возникает вопрос: была ли известна возможность удержания изображений, даваемых камерой-обскурой, или, иными словами, известна ли была фотография до Дагера и Ньепса? Имеются неясные сведения, что были люди, подходившие очень близко к этому открытию. Но они унесли в могилу свои знания, если только обладали ими.

В книге под заглавием «La Gypnantie», [1] изданной в 1760 году в Шербуре полубезумным алхимиком Тифэном де ля Рошем, среди разного бреда и псевдоученой чепухи имеется следующее место: во время бури Тифэн был перенесен во дворец каких-то элементарных гениев, и их начальник посвятил автора в тайны занятий своих подчиненных. «Ты знаешь, – сказал он Тифэну, – что лучи света при известном преломлении дают изображение на воде, стекле, сетчатой оболочке глаза и т. д. Мои элементарные гении старались удержать эти мимолетные изображения: они придумали состав, при помощи которого картина может быть запечатлена в мгновение ока. Мы берем для своих картин из самого чистого источника, именно из лучей света, те краски, которые ваши художники получают из различных материалов и которые неизбежно изменяются. Точность рисунка, выражение, тончайшие оттенки красок, – все это мы поручаем природе, которая всегда безошибочно рисует на нашем полотне картины, поражающие зрение, осязание и все чувства вместе». Читая эти строки, невольно думаешь, не кроется ли в этом бреде действительное знакомство со светописью? Но так как Тифэн не оставил ни описания открытия, подобного изобретению Ньепса и Дагера, ни каких-либо снимков, то думать, что его сонное видение явилось плодом знакомства с книгою «Livre de m'etaux», изданною в 1566 году алхимиком Фабрициусом, который пишет, что изображение, полученное с помощью чечевицы на поверхности рогового серебра (хлористого серебра), оставляет черные следы в сильно освещенных местах и менее темные – в менее освещенных. На парижской выставке 1819 года некто Гонор (Gonord) показывал гравюры и портреты (между прочими – короля Людовика XVIII), которые он изготавливал очень быстро, не объяснив, однако, в чем состоял его способ. Гонор этот умер в крайней бедности в 1822 году. Наконец, известный инженер-оптик Шарль Шевалье в своей книге «Guide de photographe» [2] рассказывает, ручаясь за достоверность, целую историю, не лишенную некоторого мелодраматического характера. В конце 1825 года, когда Шарль Шевалье был еще только помощником своего отца, тоже известного оптика, в магазин явился молодой человек, чрезвычайно бедно одетый, с лицом бледным и, по-видимому, изнуренным всевозможными лишениями. Незнакомец стал расспрашивать Шарля Шевалье о цене камер-обскур, жаловался, что не имеет средств приобрести усовершенствованный тогда аппарат с так называемой призмою-мениском и наконец объявил, что он нашел средство удерживать изображения, производимые камерой-обскурой. Шевалье тогда уже знал об изысканиях в этом направлении Тальбота в Англии и Дагера и Ньепса во Франции и считал все эти попытки бесплодными. Но оптик был поражен, когда молодой человек подал ему позитивы, отпечатанные на бумаге. Он выразил юноше свое восхищение, на что молодой человек сказал: «Так как у меня нет средств приобрести для моих опытов усовершенствованный аппарат, то я передам вам изобретенный мною состав, а вы проделайте с ним несколько опытов». Спустя несколько дней незнакомец принес флакон красно-бурой жидкости, которую позднее Шевалье считал крепкой настойкой йода, и объяснил ему, как следует с этою жидкостью поступать. Шарль Шевалье сделал несколько опытов, но по неосторожности производил их при дневном свете и, обескураженный полнейшим неуспехом, решил ждать возвращения неизвестного молодого человека, но тот больше не появился и о нем никто ничего не знал. Шевалье никогда не видел его больше и помнил только, что он жил где-то на rue de Вас.

«Позднее, – говорит Шевалье, рассказав эту таинственную историю, – я не мог вспомнить этого приключения без некоторых упреков совести. Когда незнакомец высказал мне сожаление о том, что он не имеет средств для покупки хорошего аппарата, я должен был облегчить ему это приобретение в интересах науки; но, не отрицая моей несомненной вины, я могу привести в свое оправдание, что тогда я еще не имел права распоряжаться имуществом магазина».

Что стало с этим неизвестным изобретателем? Бернар Палисси говорил: «Бедность умерщвляет гений». Погиб ли он на койке больницы, окончил ли дни свои в Бисетре (дом умалишенных в Париже) или, махнув рукою на мечты, сделался почтенным буржуа-лавочником? Неизвестно, какой из этих, равно обидных для гения, исходов стал участью таинственного первого изобретателя фотографии.